"Антон Мякшин. Домой, во Тьму " - читать интересную книгу автора

Николас не имел об этом ни малейшего понятия.
И никто из людей, которых он знал; никто, даже Катлина, никогда не
спрашивали его, зачем он колесит по всей Империи, выискивая и собирая вещи
из эльваррума. Таинственный металл, не поддающийся никаким внешним
воздействиям - ни кислотным, ни температурным, ни физическим, - эльваррум,
в сущности, был бесполезен. Предметы из эльваррума неизменно оставались в
той форме, которую некогда придал им неведомый мастер. Они были кусками
иного, совершенно не похожего на человеческий мира.
Как и сам Николас.
Подобное всегда тянется к подобному. Вот, наверное, потому-то никому и
не казалась странной его страсть к магическому металлу, который люди
издавна привыкли называть эльваррумом. Металлом эльваров. Самых древних
жителей Потемья, по могуществу и многочисленности сравнимых только с
крылатым народом - лаблаками.
Потемье... Первый из существующих четырех миров: Поднебесья,
Преисподней и мира людей. Мир, который был всегда, - и поэтому не
подвластный ни Поднебесью, ни Преисподней. Мир, населенный существами,
внушающими людям ужас. Мир, извечно сотрясаемый враждой двух господствующих
рас - эльваров и лаблаков.
На земле людей от Потемья остались лишь сказки - да еще эльваррум. Да
еще Николас. Больше ничего.
Потемье... Мир, где он был рожден. Мир, о котором он не помнит почти
ничего. Мир, Врата в который закрыты давно и навсегда.
"Почему я здесь? Зачем? Как я попал в мир людей и как мне вернуться?"
- эти вопросы он задавал себе тысячи и тысячи раз. И никогда не находил
ответа.
Первое, что помнил о себе Николас, - это как он, крохотное существо,
ощетиненное костяными клинками, мчится на пылающей повозке. Повозка летит
по дороге, подпрыгивая и гремя, но лошадей, влекущих ее, нет. Потом - все
размыто... Какие-то плачущие женщины... крестьяне... тычки деревянных вил в
бока и в спину. Гримасы отвращения и страха... Деревенский священник с
оловянным крестом в дрожащих пальцах. Хорошо помнит, как едва не
захлебнулся в чане с освященной водой... Еще лучше - раздирающую боль от
прикосновений языков пламени, веревки, впивавшиеся в тело и вопли: "Пусть
Сатана спасает свое отродье!" Кажется, он плакал тогда, на костре... Или
нет, просто сейчас так вспоминается. Во всяком случае, если и плакал, то
первый и, наверное, последний раз в своей жизни.
Еще помнит Николас, как с оглушительным треском лопались веревки и
крестьяне, визжа, бежали в разные стороны, и он, спотыкаясь, шел куда-то
между деревьев, а у него все еще горела кожа на спине и плечах.
Цыгане нашли его на лесной тропинке. Шрамы от ожогов сошли через
неделю. А через месяц, освоившись и окрепнув, он давал представления на
ярмарках. Сначала - в компании с бородатой женщиной, четой престарелых
карликов и чревовещателем, выдававшим себя за глухонемого, а немного позже
сам по себе, один. Цыган Гама-циркач взялся учить его, и Николас спустя
всего пару месяцев превзошел своего учителя. Искусством акробатики и
прицельного метания ножей он поразил табор настолько, что почтенный
седовласый барон чуть не на коленях умолял остаться в таборе, обещая лет
через пять, когда маленький эльвар подрастет, отдать ему в жены собственную
дочь. Николас не возражал. Возражала красавица Рада, младшенькая барона.