"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

чтобы у тебя не сложилось неправильного представления о моем состоянии.
Правда, иной раз вдруг будто спохватываешься и начинаешь искать какое-нибудь
знакомое лицо, которое видел еще несколько дней назад; но его уже нет. И это
лицо может тогда потрясти больше, чем допускает разум, оно еще долго стоит
перед тобой в воздухе, как слабый отсвет свечи. Таким образом, ты
испытываешь меньше страха перед смертью, чем обычно, но зато более подвержен
всякого рода раздражениям. Словно страх перед концом - этот камень, который
постоянно давит на человека, - откатили в сторону и где-то совсем поблизости
от смерти распускается, как цветок, некая удивительная внутренняя свобода.
Над нашей спокойной позицией появился однажды вражеский летчик. Это
случалось не часто, потому что для этого надо было перелетать высоко над
грядой гор: слишком узки были воздушные коридоры между укрепленными плато.
Мы стояли как раз на одном из могильных венков, и в мгновение ока небо
покрылось белыми облачками от разрывов шрапнели, будто по нему прошлась
чья-то проворная рука с пуховкой. Это выглядело забавно и почти идиллически.
К тому же сквозь трехцветные крылья аэроплана, когда он пролетал высоко над
нашими головами, просвечивало солнце - как сквозь церковное окно или
разноцветную папиросную бумагу; в этот момент не хватало только музыки
Моцарта. Правда, у меня промелькнуло в голове, что мы стоим тут как зрители
на гонках и представляем собой прекрасную мишень. Кто-то и сказал: надо бы
укрыться! Но, видимо, никому не хотелось спешить, точно полевой мыши в свою
нору, несмотря на опасность. И сразу я услышал какой-то слабый звук,
приближавшийся к моему обращенному вверх лицу. Возможно, было и наоборот:
сначала я услышал звук, приближавшийся к моему обращенному вверх лицу.
Возможно, было и наоборот: сначала я услышал звук, а потом только понял, что
приближается опасность. Но в ту же секунду я уже знал: это - авиационная
стрела! Были тогда такие острые металлические стержни, не толще плотничьего
отвеса, которые самолеты сбрасывали с высоты; попадая в череп, они,
наверное, пронзали человека до самых подошв, но они не часто достигали цели,
и от них вскоре отказались. Поэтому-то я впервые и столкнулся с такой
стрелой; но поскольку от бомб и пулеметных выстрелов совсем другой звук, я
тотчас понял, что это такое. Я весь напрягся, и в следующее мгновение у меня
возникло удивительное, ни на чем реальном не основанное чувство: она
попадет!
И знаешь, как это было? Не как ужасное предчувствие, а как счастье,
которого раньше я не мог и вообразить. Я удивился сначала, что один услышал
этот звук. Потом подумал, что звук вот-вот исчезнет. Но он не исчез. Он
приближался ко мне, хотя был еще очень далеко и как бы разрастался в
перспективе. Я осторожно посмотрел на лица других, но никто его не слышал. И
в ту минуту, когда я понял, что один слышу это нежное пение, из меня
поднялось что-то навстречу ему - луч жизни; столь же бесконечный, как
летящий сверху луч смерти. Я не выдумываю, я стараюсь описать это как можно
проще; я убежден, что выразился с безупречной трезвостью физика; я, конечно,
понимаю, что это в какой-то мере похоже на сон, когда воображаешь, что
говоришь абсолютно ясно, а для других твои слова звучат бессвязно.
В течение довольно длительного времени только я один слышал приближение
этого звука. Звук был простой, тонкий, напевный, высокий - так звенит
краешек стакана, когда по нему стучат; но было в нем что-то нереальное;
такого ты еще не слышал, сказал я себе. И этот звук был направлен на меня; я
был связан с ним и ни капли не сомневался, что со мной должно произойти