"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

смешанная рощица являет перед тобой волшебную картину мирного содружества, -
это отбившиеся от своей части бойцы, скучившиеся остатки вражеских отрядов,
из-за усталости уже не способные уничтожить друг друга!
И все же это еще поэзия, пусть и не поэзия мира, который мы ищем в
лесу; настоящую природу этот мир тоже уже не занимает. Выздоравливай у нее
на груди, раз тебе предлагают все преимущества современной природы, и по
мере возвращения сил ты однажды сделаешь и второе наблюдение: лес состоит
большей частью из разных сортов досок, которые сверху прикрашены зеленью.
Это не открытие, а только признание; я подозреваю, что взор и нельзя было бы
погрузить в зелень, если бы она не была уже разбита для этого на прямые, как
линейка, ряды. Хитрые лесничие стараются создать некоторую беспорядочность:
привлечь взгляд каким-нибудь деревом, которое сзади немножко выступает из
ряда, поперечной лесосекой или сваленным стволом, не убираемым все лето. Они
тонко чувствуют природу и знают, что им не хотят больше верить. Девственные
леса имеют в себе нечто в высшей степени искусственное и выродившееся.
Искусственность, ставшая второй природой природы, в них снова превращается в
природу.
Немецкий лес этого не делает.
Немецкий лес осознает свой долг - быть достойным того, чтобы про него
могли петь: "Кто тебя, прекрасный лес, вырастил там так высоко? Буду петь
хвалу создателю, пока не смолкну окончательно!" Создатель - это лесничий,
старший лесничий, совет лесничества, это он так вырастил лес и по праву
очень рассердится, если не захотят увидеть сразу его опытную руку. Он
заботился о свете, воздухе, выборе деревьев, о подъездных путях, местах
вырубки и об удалении подлеска, расположил деревья прочесанными рядами и
придал им тот красивый вид, который нас так восхищает, когда мы вырываемся
из дикой беспорядочности больших городов. За этим лесным миссионером, в
простоте душевной проповедующим деревьям евангелие лесоторговли, стоит
правление имения, дирекция государственного лесного хозяйства или палата
княжества и дает предписания. По их распоряжениям создается ежегодно
столько-то и столько-то тысяч кубометров древесины, они распределяют
изумительные виды и прохладную тень. Но не они управляют судьбой. Еще выше,
чем они, восседают на тронах лесных богов лесоторговец и его покупатели,
лесопильные заводы, целлюлозные фабрики, строительные подрядчики, судоверфи,
бумажное производство... Здесь взаимосвязь растворяется в том безымянном
сплетении, в том призрачном товарно-денежном круговороте, который даже в
человека, из-за нищеты выбрасывающегося из окна, вселяет уверенность, что он
оказывает влияние на экономику, и который и тебя, протирающего в отчаянное
лето большого города свои штаны деревянной скамейкой и деревянную скамейку -
своими штанами, делает регулятором рождаемости шерстяных овец и лесов, -
черт бы их всех побрал.
Нужно ли теперь петь так: "Кто тебя, прекрасная кладовая техники и
торговли, вырастил там так высоко? Буду петь хвалу муравьиной кислоты
добывателю (из древесины; но, в зависимости от обстоятельств, и другой
продукции), пока не смолкну окончательно!"? На этот вопрос все дадут
отрицательный ответ. Ведь озон в лесу еще имеется, имеется еще нежная
зеленая масса леса, его прохлада, его тишина, его глубина и уединенность.
Это неиспользованные побочные продукты лесной индустрии, и они столь же
великолепно излишни, сколь и человек в отпуске, когда он является не чем
иным, как только самим собой. Между ними все еще сохраняется глубокое