"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

ЛИПУЧКА ДЛЯ МУХ {*}

Bilder.
"Липучка для мух" переведена А. Фадеевым.

Липучая бумага "tangle-foot" {Опутывать ногу (англ.).} своей длинной
стороной равняется примерно тридцати шести сантиметрам, короткой же -
двадцати одному, она намазана желтым ядовитым клеем и ввозится из Канады.
Когда на нее садится муха - не столько из алчности, сколько из уважения к
традиции, - ведь столь многие делали это до нее - она сначала приклеивается
самыми крайними, подвернутыми членчиками всех своих ножек. Первое весьма
смутное, непривычное ощущение - представьте себе, что вы идете босиком в
темноте и вступаете в какую-то теплую, мягко сопротивляющуюся среду, которая
однако постепенно обнаруживает до ужаса человеческую цепкость, - становится
все более отчетливым осязанием чьей-то руки, торчащей невесть откуда и
нащупавшей вас всеми пятью пальцами.
Потом все мухи застывают в напряженном рывке, точно больные сухоткой
спинного мозга, которые ничего не видят вокруг, или - как старые,
одряхлевшие вояки (с несколько раскоряченными ногами, словно при ходьбе по
острой кромке). За это время они обретают самообладание, набираются сил и
стратегической сообразительности. Решение созревает через несколько секунд,
и все они начинают отчаянно жужжать и выдираться. Эта неистовая работа
совершается до тех пор, пока изнеможение не остановит их. Следует передышка,
а затем и новая попытка. Но интервалы становятся все дольше. Вот уставшие
борцы замерли снова, и я чувствую их полную беспомощность.
Снизу подымаются одуряющие пары. Тычется в бумагу язык в виде
маленького молоточка. Голова темно-бура и мохната, точно сделана из
кокосового ореха. Как похожи они на негритянских божков. Раскачиваются взад
и вперед на своих крепко увязших ножках, припадают на колени и вновь
подымаются, как люди, решившие любым способом сдвинуть с места какой-то
неподъемный груз. В своих усилиях они трагичнее чернорабочих, а в
пластической выразительности - естественнее Лаокоона.
И вот наступает неизбывно загадочный момент, когда в жертву текущему
мгновению приносится могучая потребность в длительном бытии. Это тот миг,
когда карабкающийся по скале не выдерживает боли и сам разжимает пальцы;
когда сбившийся с пути ложится в снег, как ребенок; когда гонимый признает
себя загнанным. Они уже не рвутся вверх, они оседают, и в этот момент ведут
себя совершенно по-человечески Готово дело: они увязли еще глубже, по
колено, или по брюшко, или краем крыла.
Если им и удается превозмочь душевную усталость и, не теряя времени,
возобновить борьбу за жизнь, из скверного положения уже не выбраться, и
движения их уже неестественны. Вытянув задние ноги и опершись на локотки,
они пытаются встать. Или же сидят, выкручивая собственное тело, с вытянутыми
руками, напоминая женщину, которая тщится вырвать свои руки из грубых
мужских тисков. Или лежат, как споткнувшиеся в беге, и лишь голова
приподнята над дорожным прахом.
Враг же всегда неизменно пассивен и достигает перевеса только за счет
отчаянных, опрометчивых порывов своих жертв. Их затягивает ничто,
бездейственное ничто. Так медленно, что поначалу едва ли возможно ему