"Роберт Музиль. Прижизненное наследие" - читать интересную книгу автора

деревянную кайму. Наконец, сегодня вместо кирпичных строят железобетонные
стены, но деревянная кайма, возникающая ниоткуда, одинокая, бессмысленная,
родственная только оконной раме, продолжает хранить традиции. Разве это не
точь-в-точь история рубашки, которая сперва в виде жабо и оборок вокруг шеи
и рук появилась в широко открытом взору вырезе одежды? Затем она исчезла под
сюртуком, но еще выглядывали воротник и манжеты. Потом воротник и манжеты
отделились от рубашки, и, наконец, прежде чем снова наступила перемена к
лучшему, воротник и манжетка стали одинокими символами культуры, которые,
дабы предстать в подобающем виде, пристегивают к какой-нибудь тайной
подкладке.
Деревянные двери - манжетки, - посвятим это наше открытие знаменитому
архитектору, который установил, что раз человек рождается в клинике и
умирает в больнице, то и свое жилье он должен отделать с аскетической
строгостью. И это называют естественным развитием строительства в согласии с
духом времени; но, очевидно, в настоящее время достигнуть такого согласия
трудновато. Человек прежних времен, будь то хозяин замка или горожанин, жил
в своем доме; там все давало знать о его положении в жизни, там оно и
создавалось. В бидермайерскую эпоху еще принимали у себя; сегодня этому
только подражают. Дом служил свидетельством того, чем хотели казаться
хозяева, и на это никогда не жалели денег; сегодня же имеются другие вещи,
служащие этой цели: путешествия, автомобили, спорт, зимние каникулы,
апартаменты в роскошных гостиницах. Вся фантазия в области демонстрации
того, чем стремятся быть, направлена в эту сторону, и если богатый человек
тем не менее строит дом, это выглядит чем-то искусственным, чем-то
приватным, а не проявлением некоего всеобщего стремления. Откуда же взяться
дверям, если нет "дома"?! Единственная оригинальная дверь, которую создало
наше время, - это стеклянная вращающаяся дверь гостиницы или универмага.
Прежде дверь как часть представляла целое - дом, так же как дом,
которым владели, и дом, который строили, должен был свидетельствовать о
положении хозяина. Дверь была входом в общество привилегированных, которая
перед пришельцем - в зависимости от того, кем он был, - или открывалась, или
захлопывалась, и уже одно это решало его судьбу. С таким же успехом она
служила и маленькому человеку, которому вне дома особенно претендовать ни на
что не приходилось, зато за своей дверью он тотчас же нацеплял бороду самого
Господа Бога. Поэтому дверь все почитали, и она занимала живое место в
сознании людей. Знать открывала или запирала свои двери, а бюргер мог, кроме
того, ввалиться через двери. Он мог и открыто вломиться в них. Мог возле
собственной двери обделывать свои дела. Мог совать нос в то, что делается за
его или за чужой дверью. Он мог захлопнуть дверь перед чьим-то носом, мог
указать на дверь, он мог даже вышвырнуть за дверь: в этом была полнота
связей с жизнью, и они являли ту изумительную смесь реальности и символики,
с которой язык справляется только тогда, когда речь идет о чем-то крайне
важном для нас.
Прошли великие времена дверей! Это очень сильно - крикнуть кому-нибудь,
что его вышвырнут и он вылетит за дверь, но кто же на самом деле
когда-нибудь видел, как кто-то вы-"летает"? Даже если иной раз и
предпринимаются попытки такого рода, то происшествие очень редко отличается
той великолепной горячностью, которая и составляет его прелесть, ибо
компетенции и силы ныне перепутаны и ни перед чьим носом теперь не
захлопывают двери, просто по телефону отказываются принять посетителя, а