"Роберт Музиль. Душевные смуты воспитанника Терлеса" - читать интересную книгу автора

черта, по мере его приближения к ней отступавшая от его желания, как
горизонт. Да, чем точнее охватывал он мыслями свои ощущения, чем более
знакомыми становились они ему, тем более чужими и непонятными делались они
для него одновременно, так что даже думалось уже, что не они отступают от
него, а он сам удаляется от них и все же не может отделаться от ощущения,
что приближается к ним.
Это странное, труднообъяснимое противоречие заполняло потом долгий
отрезок его духовного развития, оно, казалось, разрывало ему душу и угрожало
ей как главная ее проблема.
Пока же тяжесть этих борений сказывалась только в частой внезапной
усталости и словно бы уже издали пугала Терлеса, как только какое-нибудь
сомнительное, странное настроение - как сейчас - напоминало о них. Он
представился себе тогда таким же бессильным, как узник, на котором поставили
крест, одинаково отрезанным от себя и от мира; ему впору было кричать от
пустоты и отчаяния, а он вместо того словно бы отворачивался от этого
серьезного и полного ожидания, измученного и усталого человека в себе и
прислушивался - еще испуганный этим внезапным самоотречением и уже
восхищенный их теплым, грешным дыханием - к шепчущим голосам, которые
находило для него одиночество.
Терлес вдруг предложил расплатиться. В глазах Байнеберга блеснуло
понимание; он знал это настроение. Терлесу это согласие было противно; его
отвращение к Байнебергу ожило снова, и он почувствовал себя опозоренным
общностью с ним.
Но другого и нечего было тут ждать. Позор - это добавочное одиночество
и новая мрачная стена.
И они молча зашагали по уже определенному пути.

В последние минуты прошел, по-видимому, небольшой дождь - воздух был
влажный и теплый, вокруг фонарей дрожал пестрый туман, а тротуары
поблескивали.
Терлес плотно прижал к телу ударявшуюся о плиты мостовой шпагу, но даже
стук каблуков оглушал его почему-то.
Вскоре под ногами у них была мягкая земля, они удалились от центра
города и по широким деревенским улицам шагали к реке.
Черная и ленивая, она с грудным бульканьем ворочалась под деревянным
мостом. Один-единственный фонарь стоял тут с пыльными и разбитыми стеклами.
Свет беспокойно гнувшегося от ветра пламени падал иногда на бегущую волну и
растекался по ее тылу. Бревна настила отзывались на каждый шаг...
откатывались вперед и возвращались на место...
Байнеберг остановился. Противоположный берег густо порос деревьями,
которые, поскольку дорога сворачивала под прямым углом и шла дальше вдоль
воды, стояли грозной, черной, непроницаемой стеной. Лишь после осторожных
пои сков нашлась узкая, скрытая тропка, которая вела прямо вглубь. Густой,
сильно разросшийся подлесок, за который задевала одежда, каждый раз обдавал
брызгами. Вскоре им пришлось снова остановиться и зажечь спичку. Стояла
полная тишина, даже плеска реки не было уже слышно. Вдруг до них донесся
издалека неясный, прерывистый звук. Он походил на крик или на
предостережение. Или просто на возглас непонятного существа, которое вот-вот
вырвется к ним из кустов. Они двинулись на звук, остановились, двинулись
снова. Всего прошло, вероятно, четверть часа, когда они, облегченно