"Игорь Анатольевич Мусский. 100 великих зарубежных фильмов" - читать интересную книгу автора

жизни".
Всё начинается с того, что посетители отеля с улыбкой передают из рук в
руки газету, в которой написано, будто американский миллионер завещал
огромное состояние тому, кто окажется последним свидетелем его кончины. И
этим человеком становится герой фильма - служитель уборной.
Всесильным богачом приезжает он в отель, где раньше служил. Всем своим
поведением на экране Яннингс показывает, как изменился его герой. Он
надменен с теми, кто не пожалел его в несчастье, ласков с теми, кто был добр
к нему.
Насладившись до конца своим торжеством, швейцар вместе с ночным
сторожем садится в экипаж с четвёркой лошадей и уезжает из отеля.
Яннингс приписывал себе заслугу создания хеппи-энда. В своих мемуарах
он пишет: "Я потребовал, чтобы сценарий был изменён, и я победил. Несмотря
на сопротивление сценаристов был добавлен финал, которому сознательно
придали сказочный характер: человек обиженный, предельно униженный,
неожиданно становится миллионером. Я потребовал этих изменений не потому,
что являюсь поклонником хеппи-энда, - мои фильмы доказывают скорее обратное.
Причины были чисто художественными. Образ старого швейцара не имел того
трагического накала, который способен поднять человека, упавшего на землю.
Он воплощал падение, при котором нет перспективы на лучшее будущее. А мне
такая перспектива необходима. Я должен верить в этот мир!" В конце Яннингс
восклицает: "Зрители показали, что я был прав!"
Кстати, сам Яннингс был навязан режиссёру студией УФА. Мурнау сумел
добиться дисциплины от прежде неуправляемого "священного чудовища". Впрочем,
по меткому замечанию Лотты Эйснер, "высокопарное самомнение актёра совпадало
с характером героя". Сорокалетний Яннингс, создавший образ старого
слабеющего человека, в фильме неузнаваем. Его лицо заклеено сложным гримом,
бакенбардами, усами.
Многое говорит зрителю походка швейцара. В начале фильма герой Яннингса
важно шествует через площадь, едва притрагиваясь к фуражке при встрече с
раскланивающимися прохожими. А потом, после увольнения, он сгибается.
В фильме Мурнау торжествовали принципы высокого гуманизма. После этого
классического произведения немого кино критики писали, что Яннингс может
сыграть на экране решительно всё.
Стиль этого фильма, как уже отмечалось, был ориентирован на
каммершпиль. По правилам каммершпиля в "Последнем человеке" соблюдался закон
"трёх единств". Вот что говорил в связи с этим Мурнау (1 апреля 1927 года):
"Простота. Простота и ещё раз простота - вот в чём будет суть фильмов
завтрашнего дня. Нам непременно следует отвлечься от всего, что выходит за
пределы кино, "очиститься" от бессмыслицы, банальностей, от всего
инородного - трюков, гэгов, выкрутасов, трафаретов, чуждых кинематографу и
заимствованных со сцены или из книг. Благодаря этому-то и были созданы те
немногие фильмы, что вышли на уровень подлинного искусства. Именно это
пытался сделать я в "Последнем человеке". Надо стремиться достичь
максимальной простоты и неизменной верности чисто кинематографической
технике и сюжетам".
В "Последнем человеке" никто не говорит, но не потому, что фильм немой.
Просто авторы сумели выстроить события таким образом, что всё было понятно
без слов. Съёмочная камера играла такую же роль, как карандаш в руках
художника. Оператор Карл Фрейнд использовал съёмки под определёнными углами,