"Альфред де Мюссе. Исповедь сына века" - читать интересную книгу автора

теперь нередко, приходится видеть и где собрана и расставлена вперемежку
мебель всех времен и стран. Наш век не имеет никакого внешнего выражения.
Мы не наложили отпечатка нашего времени ни на дома наши, ни на сады, ни на
что бы то ни было. На улицах вам попадаются навстречу люди с бородкой,
подстриженной, как во времена Генриха III, другие - бритые, третьи - с
волосами, как на портретах Рафаэля; у некоторых - волосы отпущены, как во
времена Иисуса Христа. По той же причине и жилища богачей представляют
собой собрания редкостей: произведения античного искусства, искусства
готического, стиль эпохи Возрождения, стиль Людовика XIII - все
перемешано. Словом, у нас есть кое-что от всех веков, кроме нашего, -
явление невиданное в какую-либо иную эпоху. Наш вкус - эклектизм; мы берем
все, что попадается нам под руку: это за красоту, то за удобство, одну
вещь за ее древность, а другую именно за ее безобразие. Таким образом, мы
живем только обломками старого, словно конец мира уже близок.
Таков был и мой ум; я много читал; кроме того, я учился живописи. Я
знал наизусть множество вещей, но ничего не знал по порядку, так что
голова моя была пуста и вместе с тем набухла, словно губка. Я влюблялся
поочередно во всех поэтов, а так как по натуре я был очень впечатлителен,
то последний прочитанный мною поэт всегда обладал даром внушить мне
нелюбовь ко всем остальным. Я составил себе целую коллекцию обломков,
пока, наконец, постоянно впитывая в себя все новое и неведомое и тем самым
утоляя свою жажду, я сам не оказался обломком.
Однако в этом обломке было нечто совсем юное - надежда моего сердца, а
оно было еще ребенком.
Этой надежде, которую ничто не поколебало и не омрачило и которую
любовь воспламенила свыше всякой меры, внезапно был нанесен смертельный
удар. Коварство моей любовницы поразило эту надежду тогда, когда она
занеслась в самую высь, и, думая о ней, я чувствовал, как в душе моей
что-то трепещет и угасает, словно подстреленная, умирающая птица.
Светское общество, которое делает столько зла, похоже на ту индийскую
змею, которая ютится в листьях растения, излечивающего от ее укуса, - оно
почти всегда предлагает целебное средство против страдания, которое оно
причинило. Так, например, человек, который живет размеренной жизнью, утро
отдает делам, такой-то час - визитам, такой-то - работе, а такой-то -
любви, может без опасности для себя лишиться своей любовницы. Его занятия
и мысли подобны шеренге бесстрастных солдат, выстроенных в боевом порядке;
выстрел выводит одного из строя, соседи смыкаются, и потеря незаметна.
У меня не было этого средства, когда я остался в одиночестве. Нежно
любимая мною мать-природа казалась мне, напротив, более обширной и
пустынной, чем когда бы то ни было. Если бы я мог совсем забыть мою
любовницу, я был бы спасен. Сколько есть людей на свете, которым и не
требуется так много для их излечения! Эти люди неспособны любить неверную
женщину, и их стойкость в подобном случае достойна восхищения. Но разве
так любят в девятнадцать лет, когда, не зная ничего на свете, желая всего,
юноша ощущает в себе зачатки всех страстей? Разве существуют для этого
возраста сомнения? Справа, слева, и тут, и там, и на краю неба - повсюду
звучит чей-то голос и манит его. Он весь во власти желания, во власти
мечты. Нет для сердца житейских преград, когда оно молодо; нет такого
дуба, пусть даже самого мощного и сучковатого, из которого не выйдет
дриада, и, будь у вас сотня рук, вы не побоитесь, открыв объятия, ощутить