"Валерий Мусаханов. Нежность (История, рассказанная у костра) " - читать интересную книгу автора

зоне водилось. В общем, отогрел душу. Да все ненадолго. Не везло мне всегда.
Только обжился, в полный рост заходил, и шумок случился. В одной бригаде
бывшие солдаты вольного мастера леса подвесили. Что-то он там обжал их или
еще чего, толком не знаю. Словом, их всю бригаду сразу перед вахтой, когда
из лесу пригнали, положили на землю, и надзор давай по одному дергать, а они
не пошли, поднялись на ура - солдаты же и фронтовики - и валом на ворота
наперли, прорвались в зону. Конвой стрелял, но так, поверх голов. Все же
люди не в побег идут, а в зону рвутся. Ну и закрутилось колесо. Солдатня -
народ дружный, бараки забаррикадировали, нары на дубины растащили, - думали
дивизион в зону пойдет. А начальство уже битое было, с военных времен все по
северным лагерям. Ну, оно штурмовать не стало. День проходит, два, три, а в
зоне - ни хлеба, ни воды. Что на кухне было, все подмели. Правда, анархии не
было, там и офицеры сидели, так они порядок держали - всем поровну. Ну, а
через неделю, когда все уже легли в лежку, пришел в зону прокурор и
начальство наше лагерное. Смело, без охраны вошли. Ну собрались на пятачке -
был там такой возле столовой. Прокурор и говорит, что про дела того мастера
он знает, что верно, мутил он там воду, ну, а убийство есть убийство, от
трупа никуда не денешься; нужно, чтобы те, у кого кровь на руках, вышли, а
остальным ничего не будет. Есть сведения, прокурор говорит, что в этом
участвовало три человека, вот и пусть выходят, товарищей пожалеют. А - нет,
так еще неделю подождут и все равно по-ихнему будет. И не мне вам говорить,
что в лагере нужно помнить свою фамилию.
Дело это зимой, в январе было. Стоим на пятачке, ветер сифонит. Дрова в
зоне давно вышли, и в бараках колотун мертвячий. Все скукожились, молчат.
Прокурор в кожаном пальто, мужик такой видный, достал пачку "беломора",
закурил, и у всех нюхало по ветру: на всей зоне уже три дня на закрутку не
найдешь. Ну прокурор посмотрел и дал кому-то пачку, кто поближе стоял, -
нате мол, курите. Ну известно, фраер на даровщинку жаден, замельтешили они
там с этой пачкой. А прокурор подождал, пока закурят, и спрашивает: "Ну так
что, ждать будем еще неделю или сейчас все решим?"
Молчат все, головы аж до животов втянули. Тихо так, помню, снег сипит
под ногами да колючка на зоне звенит. И тут Колька Егоров вышел. Он флотский
был, литер, что ли, воевавший. Сроку - семера, кажется. Но мужик тот еще,
худой, жилистый, самый шустрый вальщик на колонне. Вышел, подошел к
начальству. Тихо, все дышать перестали. Колька и говорит: "Я один его вешал,
давно зуб имел". А прокурор отвечает: "Неправда, вас трое было, а остальные
моральную поддержку оказывали".
Тогда Серега, бригадир этой бригады, вышел. За ним - еще один солдат.
Ну, начальник ОЛПа приказал им:
- Идите на вахту. - А потом всем нам. - Сегодня питание получите
полностью за весь день. И чтоб завтра на работу - все до единого. Кто
останется - саботажник.
Разошлись фраера по баракам, тут вскорости дров подкинули в зону, кухня
загудела. Замолотили пайку за весь день и осоловели, ведь несколько дней не
евши. И все лежат, помалкивают. Фраер такая скотина, что если сыт, то
совесть у него свербеть начинает. Все про тех троих думают, но молчат.
Душили-то всей бригадой, а потом духарились, что не сдадимся, всем срока не
намотают, будем московского прокурора требовать. Будто Москва им ордена за
это выдаст. Ну, а потом за пайку продались, ведь ни одна собака Серегу и
Кольку не остановила. Видишь, они "беломор" прокурорский курили. Да...