"Айрис Мэрдок. Дикая роза" - читать интересную книгу автора

сидит рядом. Его преследовало видение, на миг возникшее перед ним на
кладбище, - Эмма и та женщина, две черные фигуры под дождем, прильнувшие
друг к другу в зловещем молчании. Он достиг равнодушия, перешагнул в
забвение - так ему казалось. Но теперь Эмма снова обрастала плотью, и все
случаи, так странно разделенные почти равными промежутками, когда он видел
ее за прошедшие годы - из автобуса, на эскалаторе, в Национальной галерее,
- задним числом окрашенные этой встречей на кладбище, светились и
расцветали в его памяти.
Он, конечно, понимал, что все это глупо, отчасти понимал даже механику
этого микроскопического наваждения и как оно сразу стало более осязаемым,
когда Милдред предложила ему ехать в Индию. Почему он не может поехать в
Индию? Из-за Эммы, хотя при чем тут Эмма? Эмма все еще существовала,
притягательная, как магнит, и у него хватало времени поразмыслить о том,
что бессознательно он отождествлял ее с теми темными и свободными силами,
с тем стройным миром воображения, куда он, если воспользоваться метафорой
Рэндла, не захотел "подняться" двадцать пять лет назад, когда делал
решающий выбор. Но разумеется, этим мыслям грош цена - ребячьи фантазии,
паутина, которую ничего не стоит сдунуть, если только найдется минута,
чтобы набрать в легкие воздуха. Он уже знал - и с удовольствием предвкушал
нетрудную борьбу с самим собой, - что в конце концов решит ехать с Милдред
в Индию. Так он и поступит. Да, он будет свободен, он еще им всем покажет,
как можно перемениться на старости лет. "Страна несчетных воплощений..."
- Ну, Пенни, теперь в самом деле пора, - сказала Энн. Она отложила
легчайшее, в синюю и белую клетку платье, которое шила Миранде, заправила
за уши пряди выцветших волос и скорчила Пенну шутливо-грозную гримасу. Он
встал, смеясь и протестуя.
- Что ж, друзья, мне тоже пора двигаться, - сказал Дуглас Свон. - Пенн
покажет мне пример. Недостаток силы воли - вот в чем наша беда, верно,
Пенн? Ну, встали - пошли. - Он тоже поднялся.
Свон был красивый мужчина, с изжелта-бледным лицом, до того гладким,
что казалось, оно незнакомо с бритвой. В эту гладкую маску цвета слоновой
кости вправлены были два узких темных глаза и тонкие, сухие, четко
очерченные губы, вправлены как бы позже, в виде приложения, ибо жили
отдельно от окружающей их поверхности, нисколько не стянув и не сморщив
ее. Волосы, очень темные, блестящие от помады, лежали надо лбом аккуратным
зачесом. Достаточно элегантный черный костюм и накрахмаленный пасторский
воротничок придавали ему профессиональный вид чуть нарочитой
благожелательности, вид врача, сострадающего больному. Но, как уже не раз
отмечал Хью, хотя все словно бы указывало на то, что перед вами болван,
вынести такой приговор было затруднительно: почти неуловимый, но
несомненный ум нет-нет да озарял эту умильную физиономию, не позволяя так
легко отмахнуться от ее обладателя.
Пенн, встряхивая головой, сияя всей своей оживленной мордашкой, все еще
ласково препирался с Энн. Одну ногу он поставил на ведерко с коксом, руку
засунул в карман темно-серых, купленных в Англии брюк, так что
приподнялась пола его голубой спортивной куртки и стали видны подвешенные
к поясу на двух цепочках кожаные ножны с кинжалом.
- Опасное оружие, - заметил Дуглас Свон, указывая на кинжал.
Пенн покраснел, снял ногу с ведерка и обдернул куртку.
Энн сказала: