"Валентина Михайловна Мухина-Петринская. На Вечном Пороге" - читать интересную книгу автора

хочешь иметь с ним ничего общего.
- Вы нечестно поступили с ним и со мной! Но вы этого даже и не
понимаете, - сказал я, сдерживая ярость. - Кстати, в чем вы видите мою
моральную неустойчивость?
- Ты всегда чуждался коллектива.
- Какая ерунда!
- Но ты всегда упорно уединялся...
- Просто я любил читать, а мне мешали.
- А потом, помнишь... насчет отдельной комнаты?
- Ну и что?
Конечно, я помнил эту историю. В школе нам дали сочинение на тему "Моя
мечта". Кто написал, что мечтает стать космонавтом, кто - капитаном или
летчиком. Только одна девочка написала, что она хочет стать зубным врачом,
да мой друг Пашка хотел стать лесником (и стал им). Я ни за что не признался
бы в своей мечте. Профессию я тогда еще себе не выбрал - сам не знал, кем
мне хочется быть. Но, сколько я себя помню, у меня было только одно желание,
одна мечта: чтоб вдруг нашелся мой отец! С этой мыслью я просыпался, с нею
засыпал, потому так был рассеян на уроках. Сколько раз я представлял себе
этот потрясающий момент. Вдруг меня вызывают: Нестеров, иди - приехал твой
отец! И я бегу стремглав по лестнице...
Разве я мог писать о самом дорогом в школьном сочинении? К тому же я
был зол, устал от казарменной обстановки.
Взял да и написал, что мечтаю иметь отдельную комнату, которую я бы
обставил, как хотел, и не пустил бы на порог, кто мне не по душе.
Преподавательница русского языка пришла в ужас от такой убогой мечты,
позвонила Пелагее Спиридоновне, та восприняла это как укор своей
воспитательной системе, и... в общем, была целая конференция по поводу моего
индивидуализма. Выступали больше девчонки и все сравнивали меня с каким-то
англичанином, который сказал: "мой дом - моя крепость".
Долго мне припоминали эту мою отдельную комнату. Как видите, не забыли
и до сих пор. Странно! Та же Пелагея Спиридоновна весьма настойчиво
хлопотала об отдельной секции. Хорошо помню, как она сияла и как все ее
поздравляли, когда она наконец приехала в эту самую секцию.
И вот из-за этой истории Пелагея Спиридоновна сочла меня "неустойчивым"
и не рискнула передать письмо отца, освободившегося из заключения.
- За что он сидел? - спросил я угрюмо.
Пелагея Спиридоновна, долго щурясь, смотрела на меня, видимо,
колебалась...
- Твой отец был судим за убийство... - произнесла она как-то неуверенно
и отвела глаза от моего лица. Я понял, что она сказала не все, но это было
уже неважно.
Я долго молчал.
- Выпей воды, Нестеров! - почти мягко посоветовала она и сама налила
воды из графина. Мне послышалась в ее тоне торжествующая нотка. Не то чтобы
заведующая злорадствовала, но как будто хотела сказать: "Ты видишь теперь, я
была права!"
- И все-таки вы не имели права решать за меня! - зло выкрикнул я,
жестом отстраняя стакан с водой. Пот заливал мне глаза, и я вытер его
ладонью. - Где письмо моего отца?
Поджав губы, она полезла в стол и сразу достала пачку писем.