"Валентина Михайловна Мухина-Петринская. Когда я была маленькой " - читать интересную книгу автора

было, вроде наш городок стал уже не тот, а какой-то совсем иной, незнакомый.
Шемякин еще не ушел, он шептался с фельдфебелем, рябым и усатым, в мокрой от
пота фуражке. Мне показалось, что они несколько раз взглянули на нашу
квартиру. Затем они пошли, и до меня донесся голос Шемякина, словно
смазанный жиром.
- Наследника-то теперь к лику святых причислят, а?
- Погоди, дай вот большевиков прикончим, - пробасил снисходительно
фельдфебель.
Я постояла у калитки и побрела домой...
Лика с Вовкой спали, обнявшись, на Лелиной кровати одетые, видно,
уснули невзначай.
Тетя Леля, в простом домашнем платье горошком, стоя у стола, плакала, а
Костя сидел рядом, понурив голову. Оба не посмотрели в мою сторону: не до
меня им было, и я смущенно юркнула в спальню. Несмотря на раскрытое окно, в
комнате было душно и пахло лекарствами. Мокрое скомканное полотенце валялось
на полу. Я подняла его и, намочив в полоскательнице, стоявшей на письменном
столе, положила маме на пылающий лоб. Полотенце сразу нагрелось, я снова
намочила его. Мама тяжело дышала, вся раскинулась.
Хотя я была еще мала, но уже многое понимала, я знала, отчего плачет
тетя Леля.
Она любила Костю, и ей было горько, что любимый человек стал ее врагом,
и надо бы выгнать его, а она не может.
- Совершенно я им чужой, - донесся до меня голос Кости, - и они
чувствуют это. Так и говорят: от Танаисова большевизмом попахивает. А какой
я большевик? То, что они называют этим именем, - самая элементарная
человечность.
- Большевизм - это и есть человечность, - горячо сказала Леля, и голос
ее так и зазвенел: - Слушай меня, Костя, ты все равно уйдешь от них, ведь я
тебя знаю. Я же заранее предвидела, что тебе там будет нестерпимо. Но плохо,
что ты мешаешь все в одну кучу. Какие-то матросы били зеркала в вагонах
первого класса, где-то солдаты побросали из окон кадетов, и ты говоришь: у
вас тоже жестокость. Но ведь это побочный продукт революции, ее шлак. Ты
пойми: у народа накипело на сердце. Сколько обид, унижений! Но скоро все
войдет в норму, уже ведь входит-дисциплина! Костя, милый, какая жизнь будет,
когда народ возьмет власть в свои руки!.. Свобода! Понимаешь, человек
наконец вздохнет полной грудью. Никто не будет хозяином другого, все равны.
Возможность трудиться по призванию! Ведь это самое большое на земле счастье!
А до сих пор это счастье выпадало на долю немногих. Подумай, тысячи людей
так и сходили в могилу, не проявив полностью ни своего ума, ни способностей,
ни отпущенных им природою сил. Это страшно, Костя. Вот для чего мы боремся,
а не для того, чтобы занять чье-то место, а тех согнать. Не зависть к
богачам, а священная война за право быть человеком, в самом полном смысле
этого слова. - Тетя Леля разрумянилась, серые глаза словно стали глубже и
прозрачнее. Она закончила внезапно:
- За это не жалко и умереть!.. И вот, Костя, если ты не хочешь счастья
народного, свободы от всякой тирании, как могу я тогда тебя уважать? А без
уважения какая цена любви...
- Как бы я хотел верить в народ, как ты, - глухо проговорил Костя, - а
я вот даже в бога не могу верить, сомнения замучили...
Они замолчали. С улицы доносились пьяные голоса. Где-то кричали: