"Фазлиддин Мухаммадиев. Путешествие на тот свет или Повесть о великом хаджже " - читать интересную книгу автора

настороженностью.
- Преувеличиваешь. Стесняются тебя. Сам знаешь-- есть все-таки разница
между врачом и муллой.
- Да, пожалуй, ты прав, кое-какая разница существует.
Исрафил усмехнулся и сказал, что он сегодня не в духе, пойдет в каюту и
соснет.
Только он хотел подняться с места, как на улице появился мулла Нариман
в полосатой шелковой пижаме. Нахмурившись, Исрафил направился к нему и долго
что-то доказывал. По тому, как мулла Нариман размахивал руками, было видно,
что он не желает сдаваться. Спор затягивался, привлекая внимание
посторонних. Я поспешил на помощь к Исрафилу. Мулла Нариман в качестве
железного оказательства своей правоты упоминал всех предков и утверждал, что
он не ребенок и не допустит чтобы всякий встречный-поперечный учил его. Лишь
общими усилиями Исрафила, переводчика и моими нам удалось убедить его
переодеться.
Уфф! До сих пор я лишь изредка встречался с священнослужителями и
никогда не оказывался столь длительное время в их обществе.
Господи, когда же все это кончится?! Ведь по существу хаджж еще и не
ачинался... Делать нечего, надо терпеть. Терпеть, чтобы сегодня перешло в
завтра, завтра в послезавтра, и так до конца...
Пришел Тауфик, завел беседу с нашим переводчиком Абдусамадом. Оба
хорошо знают арабский язык, быт, привычки и традиции арабского народа, и на
эти темы беседа у них всегда получается живой и интересной. Тауфик много
путешествовал по самым дальним уголкам Суданской Республики, много видел.
- На юге Судана живет одно племя,-- рассказывал он.-- В прошлом году я
был гостем их вождя султана Маерна Белла. У него в подчинении восемьдесят
тысяч мусульман. Он владетель бескрайних плантаций, бессчетного количества
скота. В одном крыле дворца он устроил тюрьму. Сам султан, сам судья и сам
хаким {Правитель (тадж.)}. От четырех жен у него пятнадцать детей.
Подданные, являясь перед его светлые очи, падают ниц и ползком приближаются
к своему властелину, а получив от него какое либо повеление, так же на
коленях пятятся назад...

Я сижу на скамейке на верхней палубе парохода. Исрафил лежит у себя в
каюте. Хотел измерить у него температуру, но он не позволил. "Не
беспокойся,-- сказал он,-- пройдет".
Надоело мне это безделье. Даже книги нет, чтобы почитать. Из дома я
захватил с собой несколько книг, но в московском аэропорту пришлось оставить
их Искандару. Кори-ака взял с собой для подарков в те страны, куда мы ехали,
целую кипу нового ташкентского издания Корана и тяжеленные альбомы
фотографий мечетей, медресе и прочих исторических памятников мусульманства у
нас в стране. Каждый альбом весил чуть ли не десять килограммов, и когда
выяснилось, что наш общий груз превышает дозволенные нормы, Кори-ака
распорядился, чтобы личные вещи не первой необходимости мы оставили на
родине и тем самым облегчили багаж. Так мы и поступили.
Черт ее знает, почему-то с утра у меня на кончике языка вертится одна
строка из стихотворения:
"Наш праотец продал райские кущи за два зерна пшеницы..."
Сколько ни стараюсь, не могу вспомнить вторую строку. Видимо, поэт
намекал на ошибку отца наших