"Хаджи-Мурат Мугуев. Бриллианты императрицы" - читать интересную книгу автора

Над горами тихо, еле заметно проползали облака. Столовая гора, нависшая
над городом, была обнажена: белая, сахарная голова Казбека возвышалась над
хребтами заснеженных осетинских гор; над Адай-Кохом курились облака.
Пройдя полутемный сад, пастор оглянулся и не спеша сел на одинокую
скамью под огромным вековым чинаром. На смуглом, несколько суровом лице
пастора были написаны покой, нега и удовлетворенное состояние духа. Было
видно, что тишина, одиночество и полумрак сада приятны ему. Посидев минут
десять, выкурив сигарету, он откинулся на спинку скамьи и несколько минут
провел без движения, словно окаменев. Потом он встал и пошел к улице Льва
Толстого. Здесь пастор остановился за углом, постоял, долго закуривая от
никак не загоравшихся спичек, и, наконец, после десятой спички, закурив
сигарету, он подошел к красивому двухэтажному особняку с садом, обнесенным
кирпичной оградой.
Брухмиллер глянул на балкон, возвышавшийся над садом. В глазах
интуриста мелькнуло что-то похожее на грусть. Пастор вздохнул, опустил
голову и решительно шагнул во двор. Во дворе он увидел женщину, снимавшую с
веревки белье. Пастор подошел к ней и вежливо на очень чистом русском языке
спросил:
- Будьте добры сказать, где находится квартира девять?
- А вот прямо, где зеленые перила, - ответила женщина, продолжая свое
дело.
Пастор направился к зеленым перилам и, поднявшись на балкончик,
постучал в дверь. Кто-то невнятно ответил на стук, и Брухмиллер вошел в
комнату. Из угла ему навстречу поднялся небольшого роста старичок в очках.
Он держал в руках газету и подслеповато щурился на вошедшего.
- Скажите, пожалуйста, это квартира Почтарева? - спросил пастор,
пристально вглядываясь в старика.
- Была Почтарева, точно, а теперь моя... Пашкова, - подходя ближе,
сказал старичок.
- А как же Почтарев? - удивленно спросил пастор.
- Умерли-с... уже неделя будет, как схоронили... От сердца, прямо на
улице скончался. А супруга его, ежели знали, Клавдия Ивановна, так та еще
раньше убралась к господу, - продолжал старичок. - А вы что, сродственник им
будете?
- Да, двоюродный племянник, - ответил Брухмиллер, что-то обдумывая и
оглядывая комнату.
- Вы присядьте, дорогой товарищ, вот стульчик, - подвигая пастору стул,
засуетился старичок. - Оно, конечно, тяжело, когда так сразу да сгоряча
узнаешь о кончине родных, но чего ж делать, все мы, как говорится, в божьих
руках... И мы там будем. Не прикажете ли чайку стаканчик? - участливо
предложил он.
- Нет, спасибо. Я сейчас пойду. Что же делать. Правильно вы изволили
сказать, все там будем. А вы давно живете здесь?
- В этой комнате - после смерти Терентия Петровича, то есть вашего
дядюшки, Почтарева. А до них здесь же и жил. Во-он там, возле сада, видите
развалюшку? Там проживал. Ведь я здеся, в Капкае, скоро уже пятьдесят лет
как проживаю.
- В Капкае? - переспросил пастор.
- Так точно. Это ведь по-старому, по-солдатскому, Владикавказ солдаты
Капкаем звали.