"Сергей Мстиславский. Крыша мира" - читать интересную книгу автора

Сборы в путь затянулись. Во-первых, шла волокита с бумагами: надо
было получить из губернаторской канцелярии разрешение на проезд по
области, всякие предписания местным властям о содействии, "открытые листы"
и т. д.; во-вторых - списаться с дипломатическим агентом нашим в Бухаре о
командировании к одному из Гиссарских перевалов бухарского чиновника для
сопровождения нас по владениям эмира. (Таков установленный порядок - без
официального провожатого проезда по Бухаре нет.) Надо было, наконец,
закупить лошадей, седла, ахтаны (вьюки) и куржумы (переметные сумы),
арканы и всякую необходимую для похода утварь...
Пока шли приготовления, показывали "новичкам" - Басову, Алчевскому,
Фетисову - самаркандские достопримечательности. Да и Жорж - не все видел.
Осмотрели чудесные, старой, тамерлановской стройки мечети и гробницу
самого Тамерлана под голубым, спокойным и строгим куполом Гур-Эмира. Прост
черный камень, драгоценная нефритовая глыба над могилой в сводчатом
склепе: достойно, в рост своей славе, захоронен Тимур. Не оскорблен
мишурой украшений и внешней пышности.
Побывали в ночь на пятницу в загородной - на Афросиабе - мечети
Шах-и-Зинда, на радении воющих дервишей. Лучшая это, пожалуй, из всех
самаркандских мечетей - и по архитектуре, и по рисунку воистину сказочных
изразцов. Строил ее над могилой Кусама-ибн-Аббаса, принесшего в Самарканд
ислам, Абдул-Азиз-хан, сын Улуг-бек-Гургуна, сына Шахруха, сына
Эмира-Тимура-Гургана, в XV веке.
Не раз в том, в прошлом, году, запав от глаз молящихся в темном
притворе, я следил, как разгорается радение; как медленно подымается с
ковров, раскачивая тела, туго сомкнутый сплетенными руками круг дервишей
под нарастающий до беснования священный напев. Подымется, завертится,
ускоряя темп, в ритм хриплого гимна, порвет звенья живой цепи и рассыплет
в безумной пляске десятки страшных теней по всему простору полутемной,
лишь пасмурным огнем немногих свечей озаренной мечети. Вьются, падают в
судорогах изнеможения... и сползаются опять, сплетаются руками в живое
кольцо... чтобы вновь начать медлительное раскачивание тел, новую строфу
нескончаемого, глушащего сознание гимна.
Сколько раз видел я этот смерч пляски, слышал эти вскрики, зажатый за
колоннами исступленной, славословящей, плачущей толпой... Видел из-под
чалмы - ибо не безопасен (хотя и не запрещен) доступ неверному, гяуру, на
эти ночные радения. Сколько раз! И все же каждую такую ночь - огромное
напряжение нервов...
Тем сильнее захватило радение наших "новичков", уже самым фактом
переодевания в туземные костюмы особо настроенных. Басов, художник (он,
кажется, не то теософ, не то оккультист), вернувшись, под утро же сел
писать: о сущности экстаза. Прочел нам за чаем. Жорж хмурился и
переспрашивал:
- Как?
Басов старательно повторял:
"Превращение чувства в силу, жизни в мысль, превращение безумия в
божественное упование не имеет ничего общего с борьбою между добром и
злом... Оно имеет теперь дело с другой дуадой противоположностей, которая
как непреодолимая преграда встает на пути. Но когда к ней приблизится
возвысившийся дух, полный божественного упования, дух, обладающий даром
бодрствующего ясновидения, то путь вновь открывается. Это происходит