"Борис Можаев. В Солдатове у Лозового" - читать интересную книгу автора

Эту мысль Лозовой развивает прекрасно. Равнодушие есть следствие
разрыва тех животворных связей человека с землей, которые давали радость и
достаток ему, производителю, и выгоду в конечном счете обществу. Значит, и
начинать надо было с того, чтобы обеспечить колхозника, гарантировать ему
оплату. И во-вторых, надо было убрать всех посредников между колхозником и
землей, между человеком и делом. Отныне не должно быть у нас ни бригадиров,
ни учетчиков, ни завхозов - решил колхоз. И от этого изменилось не только
качество работ, весь смысл жизни изменился.
Изменить его сможет не один председатель, выгоняющий на работу
"ленивых" мужиков и баб... Чего греха таить! Такое наивное представление о
чудо-председателе и о "мужицком" послушании существует еще и в печати и в
кино. Жизнь в Солдатове переменили сами колхозники, без принуждения, потому
что они были поставлены в разумные, экономически выгодные для них условия
труда. И они не работали по двенадцать - четырнадцать часов в сутки, не
надрывались в поле... а поди же ты, в передовые вышли.
Я исходил и изъездил все окрестности Солдатова. В память с давней поры
освоения целинных земель раскидано вокруг села множество местечек, названных
пахарями: Титов лог, Черепанов ключ и прочее. Теперь появляются новые
названия: отара Кабдошева, отара Абдоня, пасека Ракова.
- А это хорошо... Очень хорошо! - говорит Лозовой. - В этом году мы и
поля закрепляем за звеньями. И земля, и отара, и пасека - все должно иметь
своего конкретного хозяина. Так пусть все это носит их добрые имена. Каждый
хочет, чтобы его поле было лучше других, чтобы его отара была самой
продуктивной, чтобы его пасека давала самый дешевый мед.
В отару Кабдошева я приехал в самую горячую пору - шел окот. Овечье
стадо разбрелось по ленивым пологим увалам на целую версту, и казалось -
никто за ним не смотрит. Но вдруг из маленькой укромной балки выскочил серый
косматый кобель и с громким визгливым лаем бросился под ноги моей лошади.
Потом так же неожиданно появился чабан; он ехал верхом, помахивая белой
веточкой таволожника, и беззаботно насвистывал. Мы поздоровались. Чабан
оказался совсем мальчиком, лет пятнадцати.
- Как тебя зовут? - спросил я его.
- Токтарбек.
- Ты подпасок?
- Нет. Просто брату помогаю после уроков. Окот идет. - Он вдруг резко
повернулся и крикнул гортанным визгливым голосом: - О-уй!
Одна овца, пересекшая балку, бросилась в обратную сторону, словно ее
ветром сдуло. Просмотревшая нарушительницу собака с виноватым лаем суетливо
забегала вокруг лошадей.
- Отчего это у многих овец брюхо голое? - спросил я Токтарбека.
- Окотиться захотели, - отвечал он. - Вымя расчистили. Вот мешки на
всякий случай. Ягнят кладем.
Он указал на два брезентовых мешка, болтавшихся вдоль его седла, точно
переметные сумы.
- А где же ягнята?
- Брат принимает. Там! - махнул он рукой на увал.
Сразу за увалом показалась кошара. Здесь в мягкой укромной ложбине
возле самой изгороди кошары паслись матки с ягнятами; кудрявенькие беленькие
ягнята на длинных, неверных, разъезжающихся в стороны ножках табунились,
бегали за овцами, и за людьми, и за собаками и оглушительно, надрывно