"Борис Можаев. По дороге в Мещеру" - читать интересную книгу автора

За оврагом, на пологом въезде, в строгом порядке тянулись вдоль села
коровники, телятник, свинарники... дворы, дворы. Каменные фундаменты,
бревенчатые стены, рифленые серые, как речные плесы, крыши... Где конец
им? Мы ехали вдоль животноводческого городка несколько минут.
- Вот вам и кули, - посмеивался Кирюшов. - Чистое золото! А кредиты на
промысел не дают.
- Почему же не дают кредиты?
- Говорят - неплановое производство. Не положено. Просто смех! И агента
своего по закупке мочала держим в Башкирии. И платим за мочало выше
закупочных, кооперативных цен. И вагоны не дают нам для перевозки сырья.
Так мы по праздникам перевозим, когда дорога разгружается. А в заявках на
вагоны вместо мочала пишем - зерно. Мочало нельзя, ни-ни... не планово.
В тот день добраться до соседнего села Бусаева нам не удалось. Мы
хотели посмотреть ткацкую фабрику, то есть бывшую ткацкую артель, которую
отсоединили от колхоза в 1960 году, отчего хозяйство захирело. Сели мы в
чистом поле на высоком бугре, сели посреди дороги на все четыре колеса, на
дифер. Копались до глубокой ночи.
Ездить на автомобиле по лесным мещерским дорогам, да еще в слякотную
осеннюю пору, в то время умел разве что один Василий Маркович Кленушкин,
старый тумский шофер, чудо-богатырь. Говорили про него, что он один за
передок подымает "газик", что он с лопатой ходил на медведя, что он мог
опрокинуть воз сена, что ставил на колеса телегу, груженную трестой, и
всякие прочие чудеса рассказывали про него. Осенью шестьдесят второго
года, когда по лесным дорогам ходили только трактора, Кленушкин на своем
"газике" возил меня и в Ветчаны, и в Култуки, и в Княжи, и в Уречное, и в
Мамасево - в самые глухие медвежьи углы Мещеры. Ездили не столько по
дороге, сколько чистым полем или по мелколесью. Глянешь, как он чешет
напролом, подминая частый молодой соснячок, спросишь с опаской:
- А не засядем в лесу-то?
Только блеснет исподлобья круглыми медвежьими глазками:
- Это уж отойди проць, как говорят у нас в Малахове.
Еще у него была любимая поговорка:
Чтобы наш рязанский лапоть да воду пропускал! Ни в жисть.
В багажнике возил он с собой полный набор шанцевого инструмента,
которого хватило бы оснастить целый саперный взвод. Под Княжами мы топли.
Срубили из бревен целый ряж, вывесили жердью "газик" и поехали дальше...
Признаться, меня давно разбирало любопытство, мне хотелось самому
проверить, убедиться: так ли однообразно темны были жители окрестных сел и
деревень, описанных Куприным полвека назад? Дело не в грамотности, а в том
своеобразном укладе жизни, одежде, говоре, повадках, наконец, которые
отличают жителей одного села от другого. Эдакое своеобразие складывалось
веками и было живой достоверностью каждой общины, отличало ее от
иных-прочих, как неповторимые черты характера отличают одного человека от
другого. Уж если дожили до скучного единообразия, тут пиши пропало.
Нет, не дожили, не дошли до этой плоскости. Окрестные села своеобразны.
Даже села в одном колхозе довольно резко разнятся.
Про жителей села Уречного тут говорят: "Эти четвертинку на пятерых
выпьют и на другой день еще оставят". В Уречном живут потомки
прославленных плотников и столяров. Трезвенный народ. В Колесникове же
выпить не дураки. Мы, говорят, люди веселые, музыку любим. Ежели кто донес