"Борис Можаев. По дороге в Мещеру" - читать интересную книгу автора

происходят от нерадивости крестьян. То бишь эти колхозники да совхозники
все больше на сторону глядят, промыслом занимаются; да своими огородами,
да личным скотом. А вот как сведем у них этих коров да поросят, да огороды
отберем, да промыслы всякие отберем, так волей-неволей будут смотреть
крестьяне только в землю, кормиться от земли - то есть лучше будут ее
обрабатывать, стало быть, больше давать государству продуктов. Все
казалось вполне логичным. Но элементарная логика для земли - вещь лукавая.
Сельское хозяйство не семинария, здесь универсальную логическую фигуру не
подберешь. Словом, промысел отбирали у колхозов для того, чтобы поднять
культуру земледелия, но на самом деле урожаи понизились, настала
бескормица, скот отощал, колхозники уходили на сторону. Потом попытаются
поправить дело распашкой лугов да клеверов да кукурузу двинут на это самое
травополье. Но это потом...
А в ту пору я впервые добрался до Тумы. Село как село: однообразно
длинная улица вдоль шоссе, эдак километра на три с гаком, дома деревянные,
большей частью старые; магазины размещены то в старых лавках, то в длинных
кирпичных пакгаузах - бывших торговых складах; и клуб похож на такой же
длинный красный пакгауз. Церковь огромная, с белыми пилястрами, с высокой
трехступенчатой колокольней, с хорошо сохранившейся наружной росписью.
Изредка попадаются забавные дома с чешуйчатой кровлей, с резными коньками,
с крыльями, с фигурными окнами. Посреди села огромный, в несколько звеньев
двухэтажный дом под зеленой крышей с резными наличниками - старая
гостиница. Новых кирпичных домов мало - раз-два, и обчелся. Некоторые из
них двухэтажные из силикатного кирпича: райком да жилые дома для служащих.
Что еще? Рынок посреди села, напротив железнодорожной станции; сопение да
гугуканье тепловозов на путях, да высоченная труба кирпичного завода, как
божий перст, грозит небу.
Остановился ночевать у первого секретаря райкома Василия Ивановича
Мелешкина. Он был женат на Дусе Демидовой, моей однокласснице по
потапьевской десятилетке. Потому и пригласил.
Жили они в бывшем поповом доме на каменном фундаменте из красного лесу.
Хороший дом, особенно изнутри: потолки чистые, желтые - ни щелочки, как
слитые, крашеные, шириной в полметра половицы, двери высокие двустворчатые
- филенки резные с наплывами, массивные бронзовые ручки, печи кафельные
белоснежные с надраенными бронзовыми отдушниками на цепочках, светлые
обширные окна. Красота!
На столе грибки соленые да отварные, варенья разных сортов: черничное,
брусничное, малиновое, моченые яблоки, помидоры свежие и розовое свиное
сало толщиной в ладонь.
И воспоминания, воспоминания до глубокой ночи.
- Помнишь, как химик наш, Ашдваэс, грохнулся на льду с велосипеда?
- А помнишь, как Питерсон (тоже прозвище учителя) уснул на плащанице в
церкви? Вася, милый, вот была потеха. Поехал он к попу в гости на
праздник. Зятем ему доводился. Напился, ушел в церковь и завалился спать
на плащанице. Тот забыл про него, вечерню пришел служить, а этот как
захрапит. Перепугал насмерть прихожан. "Христос воскрес!" - кричат. И
томаром из церкви. В дверях передавились. Потом фельетон был в районной
газете.
- И что в итоге?
- А ничего. Посмеялись да и позабыли.