"Борис Можаев. Живой" - читать интересную книгу автора

- Федя, подопри ты матицу, - жаловалась в такую пору Авдотья. -
Прихлобучит нас вместе с ребятами. Не выползешь.
Спала она с детьми на печи, а Фомич - на деревянной кровати, если ее
можно было назвать кроватью. Длиной она была не более полутора метров,
хотя и занимала весь простенок, до самой двери. Дальше нельзя - некуда!
Изба-то семиаршинка... На такой кровати не вытянешься.
По ночам рядом с кроватью он ставил табуретку и протягивал на нее ноги.
- Жить захочешь - научишься изворачиваться, - любил приговаривать
Фомич.
После встречи с председателем у озера Фомича вызывали в правление
колхоза на центральную усадьбу в соседнее село Свистуново. Но Фомич не
пошел. Там решили заглазно - исключить его из колхоза и утвердить это
решение на общем собрании. Утвердили. А колхозникам запретили сдавать
Кузькину свои телячьи деляны лугов для выкашивания. Так была нарушена
неожиданная статья дохода Живого. Но Фомич посмеивался:
- Ничего, Дуня! Вот теперь я начну избу ухетовать. Спасибо им, хоть от
работы меня освободили.
Жизнь не больно баловала Фомича. Детство трудное - сиротское. В юности
не успел как следует погулять, как его и оженили. Повезли венчать. Как
ехали - в тулупах, - так и вошли в церковь. На Фомиче старый отцовский
тулуп тащился полами по ступеням паперти, а воротник и вовсе упрятал его
голову так, что одна шапка выглядывала. "Пудоросток, как есть пудоросток,
- сокрушенно вздыхала мать, идя за ним вслед, - невестка и то, кажись,
поболе его будет".
А священник, встретив эту робкую, прижавшуюся в углу свадебную
процессию, спросил весело:
- А где жених-то, чады мои?
Кроме Фомича, из мужиков был еще только отец Дуняши - мужчина рослый, с
окладистой седой бородой. Пришедшие поглазеть сдавленно прыскали и
прикрывались ладонями, будто крестились. Мать толкнула тихонько Фомича в
спину:
- Ен, батюшка, только на вид пудоросток, а так парень живой.
Поп громко засмеялся:
- И наречен был Живым?
- Живым, батюшка, живым, - ляпнула с перепугу старуха под общий уже
несдержанный хохот.
- Если живой, значит, подрастет, - бодро сказал поп.
С тех пор и прозвали Фомича Живым...
А после свадьбы он и в самом деле подрос, на работе вытянулся. Год
вместе с молодой женой батрачили они у свистуновского маслобойщика, а
потом купили корову с лошадью и зажили своим хозяйством. Эти первые годы
после женитьбы были затяжной и веселой погоней за достатком.
- Мы тройкой везли, - говаривал Фомич, вспоминая об этом времени. -
Лыска коренником шла, а мы с Дуней - пристяжными.
Эх, Дуня, Дуня! Это теперь ты стала на вздохи скорой да на слезы
слабой... А раньше, как зяблик, от зари и до зари колокольчиком
заливалась, веселей тебя не сыскать...
Удивляли они прудковцев тем, что на втором и на третьем году замужества
все еще ходили по весенним вечерам на припевки. Собиралась молодежь на
красной горке возле церковной ограды. Фомич приходил с хромкой на плече.