"Борис Можаев. Падение лесного короля" - читать интересную книгу автора

Его воображение рисовало потешные картины шумного портового города той
стародавней поры: веселые ватаги заморских матросов в окантованных
бескозырках с бантиками на боку, в черных блестящих смокингах морских
капитанов с шикарными красавицами в злаченых ложах двухъярусного ресторана
"Золотой рог", а в ночных шалманах китайского квартала на низеньких
сценах, освещенных разноцветными фонариками, китайских да японских
танцовщиц в красных кимоно, с роскошными опахалами-веерами из черных
страусовых перьев - точь-в-точь какие висели у него, прикнопленные на
стенах, выдранные из старых японских журналов, - всю ночь напролет
танцевавших свои загадочные и влекущие танцы.
"Над городом ветра и снега прибой, и всходят над городом рыжие луны...
А ты мне приснилась желанной такой, как в белом наряде голландская шхуна",
- любил он декламировать где-то прочтенное и переиначенное им
четверостишие. Он был поэтом и посему часто жил в иллюзорном мире.
Эта привычка к сочинительству и беззаботной жизни появилась у него на
флоте. Тамбовский парень, окончивший строительный техникум, попал на Тихий
океан в начале шестидесятых годов, когда стихия сочинительства от расхожих
анекдотов до забористых частушек и дерзких песенок под нехитрое бренчание
гитары захватила и старого, и малого. Столичные менестрели и барды, как
полые воды, как зараза, проникали без всякого на то дозволения в самые
отдаленные и глухие места провинции, вызывая к дерзкому сочинительству
бесчисленных поклонников и подражателей. Ражий и музыкально одаренный
парень Иван Чубатов, поклонник Джека Лондона и Булата Окуджавы, быстро
научился перекладывать на музыкальный речитатив под гитарный аккомпанемент
забавные матросские пародии на классиков: "Дела давно минувших дней, как в
довоенной обстановке. Владимир с ротою своей однажды завтракал в
столовке". А потом стал сочинять сам.
С той поры и повело его на "уклонение от службы", как сам он говаривал.
Мичманская карьера сверхсрочника закрылась перед ним из-за "потери
авторитета в результате безответственных выступлений на неорганизованных
вечерах". Демобилизовался в звании старшины первой статьи.
Поступил в пединститут и два года усердно посещал лекции и литературные
кружки при всех газетах и даже при Союзе писателей. Стихи его называли
традиционными, слишком простыми, говорили, что теперь так не пишут, что
поэт эпохи НТР должен видеть мир иррациональным, сдвинутым с места и даже
перевернутым вверх дном. Везде одни пятна да углы. Даже груша имеет три
угла. А у вас, мол, гейши да голландские шхуны. Старо.
Не выдержал Иван литературной бурсы, перешел на заочное отделение и
подался на краболов. Сезон целый прожил в этом плавучем гареме, как зовут
краболовное судно моряки. Триста пятьдесят красавиц и дурнушек, собранных
со всех концов света, приехали сюда не столько ради накопления денег в
долгом рейсе, сколько при тайном намерении найти счастье хоть в море и
кончить мыкать свое одиночество. Бедные доверчивые души! Разве знали они,
что на краболове их собираются многие сотни на двадцать мальчиков команды,
среди которых большая часть отпетых мерзавцев "по части клубнички", как
говаривали в старину. Нагляделся там Иван на потешные развлечения,
наслушался проклятий и рыданий.
В тайгу потянуло, где вековая тишина... Увы, и там ее не нашел. Сперва
подрядился строить поселок лесорубов в должности мастера. Вспомнил свою
первую профессию. Рабочие подобрались - ух! Едят за двух, за день