"Александр Александрович Мосолов. При дворе последнего императора " - читать интересную книгу автора

решил, пока другие будут закусывать, переписать проект начисто, чтобы
избегнуть наутро возражений Витте, что проект не так переписан и что-нибудь
в нем искажено. Было решено, что по возвращении в Петергоф текст для подписи
государя будет переписан на машинке в моей канцелярии, так как рондисты7
никоим образом не поспеют его переписать. Пока все закусывали, я успел
переписать почти все введение.
Граф Фредерикс, обрадованный благополучным концом нашего заседания,
добродушно сказал: "Ну, слава Богу, что мы сговорились. Государь будет так
рад, что ему не придется подписывать манифест, который был ему не по душе".
Это было катастрофой нашей дипломатической миссии.
Я взглянул на графа: он хотел еще что-то сказать, но, встретившись со
мною глазами, замолчал. Я продолжал переписывать.
Витте встал, прошелся по кабинету, стал под портретом, подаренным ему
императором Вильгельмом, и сказал: "Бросьте, Александр Александрович,
разбирать мои каракули! Я обдумал. Одно из двух: либо государь мне доверяет
и тогда подпишет мой проект манифеста, как я его представлял, либо не
доверяет, тогда пусть поручит это дело Будбергу, Горемыкину или кому
другому, кого сочтет достойным. Это мое последнеее слово".
Мы все встали. Фредерикс подошел к Витте, чтобы прощаться.
- Очень жалею, что зря заставил вас просидеть у меня всю ночь, - сказал
Витте. - Мне следовало вам это сразу сказать, но не хотел оправдать моей
репутации несговорчивого, а вот пришлось это сделать.
Мы сели в карету. На дворе было уже утро. Ехали мы долго молча. Наконец
Фредерикс заговорил: "Неужели вы думаете, что Витте заупрямился после моих
слов?"
Я ответил утвердительно.
На Английской набережной нас ждал миноносец под парами. Придя в каюту,
я попросил капитана дать мне большую рюмку коньяку, закусил ломтем черного
хлеба и тотчас же заснул на диване как убитый. Проснулся, когда подходили к
Петергофу. Фредерикс, с большой сигарой во рту, сидел за столом в той же
позе, в которой я его видел пред тем, как заснул. Я спросил, нужно ли к 10
часам приготовить манифест к подписи. Он ответил: "К сожалению, да. Хорошо,
что вы отдохнули и поспали. Я вам завидовал. Я так глаз и не сомкнул.
Старость".
Никогда больше мы о нашей миссии у Витте с графом Фредериксом не
говорили.
По возвращении в Петергоф я немедленно приступил в моей канцелярии к
диктовке манифеста в том первоначальном виде, в каком он был написан рукою
князя Оболенского. Кончил я эту работу к 9 часам утра и передал ее министру,
отправившемуся с докладом к государю. Через час он вернулся и объявил мне,
что государь решил подписать манифест и приказал вызвать Витте. Я отправился
в канцелярию наблюдать за перепискою всеподданнейшего доклада С. Ю.
Несколько экземпляров манифеста было передано на телеграф с указанием
немедленно отправить по подписании оригинала Его Величеством, дабы еще 17-го
манифест был получен на местах. Оригинал манифеста, перечирканный руками С.
Ю. и моей, с пометками Трепова, я спрятал в свой личный архив, где он
находится и по сию пору скрытым в России.
Около 5 часов дня прибыл к Фредериксу Витте, и по прочтении манифеста и
доклада они вместе отправились к государю, у которого уже находился великий
князь Николай Николаевич. В 6 часов с минутами граф Фредерикс телефонировал