"Александр Александрович Мосолов. При дворе последнего императора " - читать интересную книгу автора

что Вильгельм ему рекомендовал при назначении всякого лица на высшую
должность одновременно вписывать в секретный список лицо, могущее его
заменить. При этом государь выразился так: "Хорошо ему говорить об этом.
Когда я, после больших потуг, нахожу лицо, более или менее подходящее на
высокий пост, то уже второго никак не найду. Видимо, в Германии больше лиц,
подготовленных для занятий высоких должностей". Тогда все полагали, что он
тасует одну и ту же колоду, и полагали, что Дума нам даст новых людей. Эта
же причина и была виною тому, что Витте после 17 октября, став председателем
Совета, не мог долго составить министерства. Да и те, которых он выбрал,
далеко не все соответствовали своим назначениям. Это обстоятельство было
одною из причин постигшей его неудачи, вину за которую он в своих записках
всецело сваливает на государя.
Чтобы вернуться к Трепову, скажу, что его сближение с царем весьма
понятно. Речи и доклады Трепова были, даже по мнению самого Витте, искренни
и ясны по своей простоте. Причем автор воспоминаний добавляет: "Ибо для лиц
политически невежественных все кажется просто и ясно". В общем, соглашаясь с
высказанным положением, нахожу, что оно не вполне применимо к Трепову.
Дело в том, что все четыре брата Треповы восприняли у их отца,
петербургского градоначальника, особую манеру говорить и писать: по форме
довольно резкую, но ясную - не потому, чтобы они не понимали более сложной
формы мышления, но потому, что у них был дар выражать свою мысль в особенно
лаконической форме. Это придавало особую убедительность их речи, что они
прекрасно понимали, и потому этим стилем даже злоупотребляли.
Кстати, хочу рассказать историю знаменитой фразы Трепова. Раз вечером я
заехал к нему на Мойку. Он показался мне озабоченным и, видимо, был очень
занят. Я сел против него. После довольно долгого молчания он, продолжая
заниматься, дал мне на прочтение только что написанную черновую приказа
войскам гарнизона на следующий день, когда ожидались особенно сильные
беспорядки. Прочитав эту черновую, я подчеркнул в ней фразу: "Патронов не
жалеть", - и вернул ее со словами: - В своем ли ты уме?
- Да, в своем. И эта фраза вполне мною обдумана, но я забыл ее
подчеркнуть, ты это сделал.
- Понимаешь ли ты, что после этого тебя будут называть не Треповым, а
"генералом патронов не жалеть"?
- Знаю это и знаю, что это будет кличка непочетная, но иначе поступить,
по совести, не могу. Войск перестали бояться, и они стали сами киснуть.
Завтра же, вероятно, придется стрелять. А до сих пор я крови не проливал.
Единственный способ отвратить это несчастие и состоит в этой фразе. Неужели
ты думаешь, что я не понимаю всех последствий этих слов для себя лично? Ну,
а теперь иди, мне некогда. Завтра же зайди узнать результат моего приказа.
Тогда скажешь, прав ли я был.
Он оказался прав: толпа побоялась войск после этого энергичного
приказа, и ни одного выстрела за этот день дано не было. Трепов, безусловно,
знал психологию толпы и имел гражданское мужество действовать согласно своим
убеждениям.
Граф Витте часто останавливается в своих воспоминаниях на диктаторской
роли Трепова, с видимым укором государю за предоставление тому этих прав.
Приняв в соображение положение в Петербурге и во всей России, создавшееся
после 9 января, мне кажется совершенно естественным и логичным, что Трепов
пользовался всею полнотою власти в это критическое время.