"Александр Александрович Мосолов. При дворе последнего императора " - читать интересную книгу автора

окончательно определить, не было ли при этом злого умысла. Я немедленно
сообщил о дознании следователя графу, который по телефону уведомил об этом
государя. Царь казался весьма обрадованным, что не было покушения, что
впоследствии и подтвердилось. Публика же, разумеется, этому мало верила, в
особенности ввиду того что в то время было сильное брожение среди рабочих в
Петербурге.
Граф Фредерикс требовал, чтобы я был осведомлен о том, что вообще
делается в Петербурге, вследствие чего я в следующие за 6 января дни виделся
с разными лицами, могущими меня осведомить: с генералом Рыдзевским - шефом
жандармов, с военным министром; а чтобы судить о мнении общества, я два раза
побывал в "Новом клубе",5 тогда как вообще редко там показывался. Кроме
того, вступал в более подробные разговоры с петербургскими корреспондентами
газет, которые почти ежедневно бывали в моей канцелярии, ввиду того что я
заведовал придворной цензурой, бывшей особым отделом моей канцелярии. Общее
впечатление, которое я вывел из моих осведомлении, было ожидание чего-то
грозного, общее недовольство во всех слоях общества, искание виновных во
всех неуспехах, постигших Россию.
Между прочим, генерал Рыдзевский, мой предшественник по канцелярии и
мой однополчанин, говорил, что через два дня ожидается большая манифестация
со священником Гапоном во главе, но что надеются иметь возможность ей
помешать, так как, хотя Гапон и считался преданным государственной полиции и
своим человеком, все же крепко связался с анархистами. На мой вопрос,
считает ли он, что петербургская полиция на высоте своего назначения,
Рыдзевский ответил, что не особенно ей доверяет и что гапоновская
манифестация будет для нее серьезным экзаменом. Вечером 8 января я звонил по
телефону Рыдзевскому, спрашивая его, в каком положении дело. Он мне сказал,
что только что вернулся с совещания у министра Святополк-Мирского и что
решено было Гапона арестовать, а манифестантов не допускать до Зимнего
дворца, для чего вызвать в помощь полиции войсковые части. Уже поздно ночью
я опять ему телефонировал (конечно, по секретному проводу) и спросил его,
арестован ли Гапон. Он ответил мне, что нет, ввиду того что он засел в одном
из домов рабочего квартала и для ареста пришлось бы принести в жертву не
менее 10 человек полиции. Решено было его арестовать на следующее утро, при
его выступлении. Услышав, вероятно, в моем голосе несогласие с его мнением,
он мне сказал: "Что же, ты хочешь, чтобы я взял на свою совесть 10
человеческих жертв из-за этого поганого попа?" На что мой ответ был, что я
бы на его месте взял на свою совесть и все 100, так как завтрашний день, по
моему мнению, грозит гораздо большими человеческими жертвами, что и
действительно, к сожалению, оказалось, не говоря о политических последствиях
этих происшествий.
События 9 января всем достаточно известны, чтобы их здесь повторять.
Меня лично в этот день поразили бестолковые и бесцельные атаки кавалерии на
толпу и несправедливость распоряжений, даваемых начальниками.
На следующий день, то есть на третий день беспорядков, Петербург имел
совершенно необычайный вид. На Невском проспекте ходила толпа оборванцев,
видимо, из всех подвальных помещений окраин. Магазины были закрыты;
электричество, почта, трамвай не действовали. На перекрестках улиц
находились посты из нескольких нижних чинов. Эти посты были все как бы
облеплены прохожими, сильно жестикулировавшими. Дворы больших зданий на
ведущих к Невскому улицах были заняты пехотою, а за нею виднелась