"Анатолий Иванович Мошковский. Трава и солнце " - читать интересную книгу автора

Вряд ли. Как миленький явился, прибежал и теперь веселит и ужасает
своими рискованными номерами ребят, и в их восторженном визге отчетливо
слышится голосок Алки.
Как удрать с работы? Ведь до осени еще будут возиться с домом. Мать
работает как вол и от других требует того же.
Канючить? Не выйдет. Сказать, что очень устала? Не поверит. Может,
сбежать?
Ах, как хочется в воду! В легкую, прохладную, ломящую косточки и
обжигающую тело свежестью и радостью.
Фима вдруг вскрикнула и, выронив носилки, повалилась в тень, под
стену строящегося дома.
- Ма! - закричал Локтя. - Ма, Фимка упала!
Мать вышла через дверной проем, строго сощурилась на солнце, жилистой
рукой убрала с глаз седоватые волосы.
- Чего с тобой? Ушиблась?
Фима держалась грязной рукой за лоб.
- Голова что-то закружилась трошки... С солнца, что ли...
- Галактион, принеси воды, - приказала мать, - а ты посиди немножко,
пройдет!
Фима прильнула губами к краю холодной кружки, напилась и осталась
сидеть в тени. Скоро мать вышла из проема с носилками.
- Полегчало?
Фима мотнула головой:
- Не. Ни капельки.
- Иди в хату. Полежи.
- А потом я немного погуляю. Ладно?
Мать пошла с носилками к ерику, не сказав ни слова, и это означало -
согласна.
Фима юркнула в дом, умылась, подмигнула осколку зеркала у
рукомойника, надела чистое платьице, сунула ноги в тапки, выскользнула из
калитки, прошла по кладям до угла своего участка, перешла изогнутый, как
кошачья спина, мостик, оглянулась и... полетела к Дунайцу.
Она была быстрая, тонконогая, и доски почти не прогибались под ней.
На ней хорошо сидело короткое платьице - сама сшила - с пуговками на
спине. Она была смуглая, как глазированный кувшин, почти черная; кожа на
носу трижды облезла и грозилась облезть в четвертый раз; коленки и локти
были в болячках и косых царапинах, глаза смотрели живо и враскос. В мочках
ушей, как маленькие акробаты на кольцах, в такт бегу раскачивались
"золоченые" сережки из раймага - сорок копеек пара...
Вода отражала ее быстрые ноги, и рвущееся на ветру платье, и
заборчики двориков, и тополя с акациями в этих двориках, и тучки в небе.
Было знойно, и в ериках, распластав ноги, дремотно, как неживые, лежали
лягушки. А может, они устали от своих ночных воплей и теперь отдыхают?
Лягушки, сидевшие на гребле, при ее приближении, как комочки грязи,
прыгали в ерики. По воде, как конькобежцы, бегали длинноногие
жучки-водомеры.
Как-то здесь снимали кинокартину, и курчавый человек с кинокамерой в
руках охнул и сказал:
- Красотища-то какая! Ну, вторая Венеция, и только. Даже, может,
красивей... Все здесь естественней, уютней и человечней, чем там, - сам