"Андре Моруа. Машина для чтения мыслей" - читать интересную книгу автора

какое-нибудь мое неосторожное слово. И пять минут спустя уже в разгаре
никому не нужный спор, сыплются резкости и упреки. "Нет, - говорил я себе,
входя в столовую, - сегодня вечером я этого не допущу, я не позволю себе
злиться..." Но Сюзанна, раз начав, уже не знала удержу; в ней, словно в
некой пифии, разгоралось внутреннее пламя. Едва на столе появилась
засахаренная дыня, она вновь заговорила о ненавистной мне улице Фонтенель:
утром пришло оттуда письмо, в нем сообщалось, что месье Ковен-Леке нездоров.
- Теперь-то ты понимаешь, чем это грозит? - говорила Сюзанна. - Жером с
Анриеттой опутают папу, обведут вокруг пальца, а я по твоей милости торчу
здесь, за океаном, и не могу отстоять свои права. Понимаешь теперь, почему я
с самого начала не хотела сюда ехать?
- Сюзанна, дорогая, я не хотел бы опять затевать этот тяжелый
разговор, - сказал я. - Но, во-первых, когда президент Спенсер пригласил
меня прочесть здесь курс лекций, я принял приглашение с твоего согласия. И
потом, я тысячу раз просил тебя хоть ненадолго забыть про эти ваши семейные
распри. Жером с Анриеттой хотят заполучить фермы твоего отца? Ну и что же!
Так оно и есть. Ты тут ничего не сделаешь, и я тоже. И никакие твои
разговоры не помогут. Так ради всего святого, поговорим о чем-нибудь
другом... Потому что, право, обидно: мы с тобой попали в молодую, незнакомую
страну, живем среди новых, необыкновенно интересных людей, а ты каждый вечер
толкуешь все об одном и том же - о правах на земельную собственность в
Верхней Нормандии... Нет-нет, довольно!.. Есть в этом что-то мелкое, пошлое,
мне это мучительно, в конце концов... Я люблю тебя глубоко, искренне, но от
этих разговоров я задыхаюсь. Попытайся проявить немного благородства и
широты душевной... ты вполне на это способна...
- Да, я знаю, - сказала Сюзанна с горечью. - Мужчины вроде тебя взывают
к благородству и широте душевной из чистого себялюбия, когда им это на руку.
Тебе-то в Америке хорошо... Во-первых, ты просто бессердечный: оторван от
детей, от родных, от друзей, и хоть бы что, с глаз долой - из сердца вон...
И потом, тебе лестно, что здешние дурочки, вроде этой Мюриэл Уилсон, тобой
восхищаются, будто ты гений...
- Ее фамилия не Уилсон, а Уилтон, и если она слушает мои лекции...
- ...то, конечно, только из любви к Бальзаку? Ничего подобного, Дени, и
ты сам это понимаешь не хуже меня... А вообще мне все равно, можешь сколько
угодно ухаживать за всякими американскими трещотками, только после этого,
пожалуйста, не читай мне проповедей насчет благородства... А что до
земельной собственности, ты так ее презираешь... однако в старости, уж
наверно, не откажешься от дома на улице Фонтенель... если только мне удастся
его уберечь от этой жадины Жерома.
Я понял, что уже ничего не поправишь, остается только ждать, пока буря
утихнет. Но тут в меня вселился какой-то демон; когда мы вышли из столовой и
Сюзанна села в свое привычное кресло, я подошел к столику рядом с ней,
словно затем, чтобы поставить чашку кофе, через прорезь в свернутых трубкой
газетах незаметно нажал на кнопку и включил аппарат Хикки. На секунду мне
показалось, что я попался. Сюзанна, опустив книгу на колени, спросила
небрежно (я вообразил, что она только притворяется равнодушной, но ошибся):
- Чьи это бумаги?
- Какие бумаги? А, это... Хикки дал мне посмотреть кое-какие журналы.
Она больше не расспрашивала. Аппарат был повернут в ее сторону и лежал
достаточно близко. Я уселся напротив, раскрыл том Бальзака и, прикидываясь,