"Тони Моррисон. Жалость" - читать интересную книгу автора

скамеечку для дойки, словно эта тяжесть помогает ей не взлететь к небу.
Следовало сразу догадаться, чем дело пахнет, но Лина была уверена, что
Горемыка его внимание отвлечет и заслонит дуреху, прикроет собой, потому что
в такой охоте всегда она самая легкая добыча. Узнав от Хозяйки, что он
вольный, обеспокоилась вдвойне. Выходит, у него права те же, что у Хозяина.
Он может жениться, заводить собственность, ходить куда хочет и свой труд
продавать за деньги. Да, надо было сразу бить тревогу: его заносчивость
бросалась в глаза. Когда Хозяйка возвратилась, на ходу вытирая руки о
фартук, он опять приподнял шляпу, а потом сделал то, чего Лина никак не
могла ожидать от африканца: он прямо взглянул на Хозяйку (даже слегка сверху
вниз, потому что был высок ростом), долго и не мигая смотрел раскосыми и
желтыми бараньими глазами. Значит, ей говорили о них неправду: будто бы они
так смотрят - глаза в глаза - только на детей и любимых, а в отношении
других это неуважение или угроза. В городе, куда забрали Лину, после того
как большим огнем пожгли ее деревню, такая смелость со стороны африканца
служила законным поводом применить хлыст. Непостижимая загадка. Европейцы
могут, не моргнув глазом, резать беременных, старикам стрелять в лицо из
мушкетов, ревущих страшней медведя, и в то же время звереют, если неевропеец
посмотрит европейцу в глаза. Они могут запросто сжечь твой дом, а потом
будут кормить тебя, нянчить и воспитывать. Нет, лучше с каждым разбираться
отдельно, ведь иногда среди них и хорошие попадаются; потому она и спит
теперь на полу рядом с кроватью Хозяйки - всегда наготове: вдруг той
что-нибудь понадобится, да и Горемыку чтобы близко не подпускать.
Если бы тогда, давным-давно, Лина была старше и успела пройти обучение
знахарству, она, быть может, облегчила бы страдания родных и соседей,
умиравших вокруг нее - кто лежа на тростниковых циновках, кто на берегу
озера, пытаясь напиться, многие просто валялись, скрюченные, на дорожках
между домами и за деревней в лесу, но большинство в домах под одеялами,
судорожно в них вцепившись, не в силах ни окончательно сбросить их, ни как
следует укрыться. Дети замолкали первыми, но и матери, насыпая холмик над
останками ребенка, уже сами, как дети, шатались от слабости и исходили
потом. Ворон сперва пытались отгонять - она и двое мальчиков помладше, но ни
с птицами, ни с запахом им было не справиться, и скоро пришли волки. Тогда
они все трое забрались как можно выше на ветки бука. Всю ночь там просидели,
слушая, как грызут, рычат, воют и - самое мерзкое - как потом сыто зевают и
облизываются звери внизу. Поутру ни у кого из них язык не поворачивался
обозначить словами этот ужас, даже глядеть не могли на разбросанные повсюду
куски тел, оставшиеся на потребу мелкой живности и насекомым. К полудню, как
раз когда они было решили бежать куда глаза глядят в каноэ, которых много
стояло на озере, явились люди в голубых мундирах - шли, обернув лица
тряпками. Уже, значит, разнеслась весть о гибели всех в деревне. Радость
Лины оттого, что ее спасут, сразу же испарилась, когда солдаты, мельком
глянув на ворон, выстрелами прекратили волчье пиршество, а потом со всех
концов подпалили деревню. Стервятники разбегались, разлетались, а Лина не
знала, продолжать ли ей прятаться или выйти, рискуя попасть под выстрел. Но
мальчики рядом с нею на ветках заплакали, и мужчины в голубом в конце концов
услыхали, подошли и помогли спрыгнуть, ловя каждого со словами: "Calme, mes
petits. Calme" note 2 . Если и боялись они от спасшихся детей заразиться, то
виду не подавали: считая себя настоящими солдатами, они никогда бы не пошли
на то, чтобы убивать детей.