"Сергей Морозов. Офицер. Сильные впечатления" - читать интересную книгу автора

служебной каморке парадного на потертом кожаном диванчике около ночного
вахтера. До чего же позорно и тягостно было коротать ночь на этом диванчике
и, в полудреме наблюдать, как над Патриаршими занимается зорька! Ночной
вахтер, вечный старик Петрович, казалось, должен был вполне разделять точку
зрения отца Маши в вопросе воспитания. Однако на его дубленом лице
появлялось подобие сочувственного выражения, и Маша была готова провалиться
от стыда сквозь землю. Конечно, она всячески старалась дать понять старику
Петровичу, что подобное ночное времяпрепровождение в его каморке -
совершенно естественная вещь для юной девушки из приличной семьи. Петрович
отмалчивался и деликатно отводил взгляд. Его, заслуженного отставника
госбезопасности, которому довелось насмотреться всякого, приводило в
смущение, как приличные люди тиранят свое чадо. Выпороть - еще туда-сюда.
Но заставлять холеную барышню валяться как последнюю на вахтерском диване -
это уж слишком! Этот явный педагогический перегиб огорчал почтительного к
субординации Петровича, и, не глядя на скорчившуюся на диванчике Машу, он
скорбно качал головой и начинал чистить для нее огромное антоновское яблоко,
которое извлекал из газетного кулька, приготовленного для него супружницей.
Он по-братски делился с ней домашними котлетами и пирогами и лишь лечебную
огненную воду единолично высасывал из своей маленькой походной фляжки.
Ранним утром мимо них начинали проходить сонные жильцы, спускавшиеся
выгуливать собак. Проходил почтальон с толстой сумкой на ремне. Он тоже
становился свидетелем Машиного позора. Потом на дежурство заступал сменщик
Петровича и, увидев Машу, обменивался с Петровичем понимающим взглядом...
Тут нужно заметить, что из всех жильцов один лишь папа держался с
вахтерами подчеркнуто бесстрастно. Никакой фамильярности, никакой
сердечности. Попросту говоря, они для него вообще не существовали. Оттого,
вероятно, сочувствие последних доставляло Маше особенную муку. Дожидаясь,
пока отец смилостивится и пришлет за ней Катю, Маша имела достаточно
времени, чтобы философски поразмыслить обо всем об этом. Однако она так и не
решила, что безнравственнее: - отцовское пренебрежительное отношение к
вахтеру, которого он считал просто низшей формой жизни, или же бессердечие,
которое он проявлял, наказывая подобным образом дочку за то, что та
задержалась на десять минут после школьного вечера.

x x x


Ожидая возвращения Эдика той ночью в Киеве, Маша пришла к заключению,
что, наказывая ее, родитель наказывал и мучил самого себя. Чтобы понять эту
элементарную вещь, Маше потребовалось не только повзрослеть, но и выйти
замуж... Как все это объяснить Эдику, которому глубоко наплевать, как
муторно и пакостно на душе у позолоченной девушки, которую он взял в жены?
Главное, он взял приличную девушку из своего круга, почти девственницу.
Остальное дело техники. И никакого просвета впереди. Перед глазами Маши уже
замаячило видение надгробной плиты на собственной ее могилке и отчеканенные
слова, в которых, если можно так выразиться, будет сконцентрирована вся
пустота и никчемность ее жизни: "Моей дорогой супруге Маше, матери моих
детей, от любящего Эдика"... Такова будет последняя запись о ней в Книге
Судеб... Ну уж нет, только не это! В этой жизни Маше хотелось еще кое-чего,
кроме почетного звания "дорогой супруги любящего Эдика".