"Тони Мориссон. Любовь " - читать интересную книгу автора

бизнес, всю ее семью погубили гражданские права. Имея в виду, что цветные
стали с большим удовольствием жечь города, чем танцевать на морских
курортах. Это вообще было на нее очень похоже - на эту Мэй: и отродясь-то
дура, так стала еще и чокнутая. Дело в том, что тот, кто в сороковые
хвастал, что в отпуске побывал у Коузи, в шестидесятые уже горделиво ронял
что-то про "Хилтоны" и "Хайатты", про круиз на Багамы и отдых в Очо-Риосе
[4]. Истина в том, что ни ракообразные, ни попытки добиться расовой
интеграции не виноваты. И даже не напоминайте мне про ту девицу с ее
бифштексом, что отдавал мидиями: если посетителям иначе не послушать Уилсона
Пикетта или Нелли Латчер, они где хочешь, хоть рядом с сортиром сядут. Это
раз, а кроме того, поди еще отличи один запашок от другого, когда жара,
толпа, тебя прижали носом к партнеру, а играют при этом тему "Harbor
Lights"! Так что пока Мэй день-деньской ругала Мартина Лютера Кинга, виня
его во всех своих бедах, гостиница по-прежнему делала деньги, хотя
клиентура, надо признать, увы, стала другая. Говорю вам: не того она ругала!
Мистер Коузи, между прочим, умнейший человек был. Он здесь стольким цветным,
помог, скольким правительство и за сорок лет не поможет. Потом - это он, что
ли, заколотил дверь отеля и продал семьдесят пять акров застройщику из
"Иквэл Опотъюнити", чтобы они сляпали там тридцать два дома, да так похабно,
что моя лачуга и то в сто раз лучше! У меня хоть полы из струганных вручную
дубовых плах, не то что их сосновые обрезные доски, и пусть у меня, может,
стропила не совсем по линеечке, но уж зато выдержаны и высушены как
положено.
Прежде чем поселок в бухте Дальней стал океанским дном по вине урагана
с женским именем Агнес, там побывала засуха, хотя и совершенно безымянная.
Продажа земель только что завершилась, участки едва обозначили и нанесли на
схему, как вдруг у тамошних хозяек из кранов потекла грязь. Высохшие колодцы
и приобретшая мерзкий солоноватый вкус вода так их напугали, что они тут же
забыли про вид на море и кинулись в жилищный департамент за двухпроцентными
ипотечными ссудами. Конечно, дождевая вода им не хороша уже! Беды и напасти,
безработица, засухи вслед за ураганами (болота аж коркой зарастают, да такой
сухой, что исчезают москиты) - я во всем этом видела просто жизнь как она
есть. Потом построили муниципальные дома, и кварталу дали название Морская
набережная, которой там как раз и не было. Жилье начали продавать ветеранам
Вьетнама и белым пенсионерам, но когда на Морскую набережную устремились
безработные, у которых одни талоны на кормежку, зашевелилась и церковь, и
программы разные пошли для поддержки обойденных и обездоленных. В какой-то
мере выручала помощь федерального центра, пока наконец не началось
благоустройство. Ну, тут уж работы всем хватило. А теперь здесь полно тех,
кому в контору или в больничную лабораторию надо каждый день ездить за
двадцать две мили на север. Снуют себе туда-сюда от своих миленьких,
дешевеньких домиков к гипермаркетам с киноцентрами и обратно - и так
счастливы, мысли никогда ни одной тревожной, разве станут они вспоминать о
каких-то шлемоглавиках! Да и сама-то я о них не вспоминала, пока не начала
скучать по старухам Коузи: как они там, думаю, уж не пришибли ли в конце
концов друг дружку. Кому кроме меня до них есть дело - живы они там или
померли: скажем, одна на крыльце, блюет, в руке сжимая нож, которым
перерезала горло другой, накормившей ее отравой или одну разбил паралич,
когда она застрелила другую и теперь лежит, не в силах шевельнуться,
помирает с голоду прямо под дверцей холодильника? Ведь много дней пройдет,