"Юнна Мориц. Помойное ведро с бриллиантами чистой воды (Рассказы о" - читать интересную книгу автора

конце города он купил нечто за пятьдесят денег и помчался в другой конец,
где продал за сто денег. Так поступил он тридцать один раз, и получился у
него маленький капитал. С ним профессор отправился в Китай и обратно, нечто
купил и продал. Так поступил он двадцать один раз, и получился у него
капитал более путешественный. С ним профессор отправился в Турцию, в
Индонезию, в Шри-Ланку, в Арабские Эмираты, в Тунис, в Мексику, в Бразилию,
в Японию, в Корею, нечто купил и продал. Так поступил он сто сорок шесть
раз, и получился у него капитал во всех странах, куда его приглашали
продолжить лунное дело и всяческое развитие небесных наук.
Мало-помалу дети профессора подросли в интернатах на лоне швейцарских гор и
озер, альпийских лугов, потом он отправил их в Англию учиться банкирскому
делу, а сам из российских сугробов надзирал за тем, чтоб его капиталы
вертелись круглые сутки, мотаясь на катушку судьбы.
И, конечно, за двести пятнадцать раз в течение каких-то пяти-шести лет
познал он такие секреты, в сравненье и рядом с которыми прежние, накопленные
за тридцать лет научной сверхтайности, были детским лепетом и чепухой, - тем
более, что наука Луны закрылась у нас лет на сорок, покуда бананы не придут
в каждый дом.
Не шатался он по ночным клубам, ресторанам и казино, не светился в шикарных
автомобилях, не соблазнялся любовными чарами и эропланами], иногда ходил в
оперу. Но вот ведь какая пагуба крылась, однако, до поры до времени в его
избирательно-пристальном взгляде на городской пейзаж, и вот ведь какой штык
выскочил вдруг из этой пристальной избирательности, чтобы всю его жизнь
проткнуть и выпустить сок из нее безвозвратно,- о том и речь...
Как только закон разрешил всем богатеть, на улицах появилось несусветное
множество нищих для постоянного там проживания и пропитания, и были они
пьяные, наглые, вызывающе мерзкие, в театральных лохмотьях, в отвратительных
позах, с гнусными гримасами, с культями и язвами напоказ, но даже калеки
производили на него впечатление совершенно трудоспособных паразитов и
спиногрызов общества. От тика их лица тикали, часто моргали...
Стал профессор Луны к ним приглядываться, прогуливаясь по вечерам перед
сном. И вдруг нашло на него наваждение, будто все эти нищие на самом-то деле
работают на сеть иностранных разведок, жрут лососину и хлобыщут пиво
голландское, кому-то подмигивая, подавая шпионские знаки и даже записочки,
которые в шапках и в картонных коробках лежат у них на земле вперемешку с
деньгами, маскирующимися под милостыню.
Луна ведь такая вещь - от нее легко не отделаешься, влияет и притягательна.
А летом, бывает, еще светлым-светло, а серпик уж виден, светится весь
насквозь. И под серпиком наглые нищие побираются, сиднем сидят без напряга,
поют или молятся, взглядами душу пытают, а могли бы в Китай счелночить,
товару навезть, оборот делать. Нет же, наклоняются к ним какие-то типы,
весьма подозрительные, деньги дают добровольно - а за что?!
Так подумал он шестьдесят пять раз и сошел с ума, с одного ума сошел на
другой, стал по ночам в центре города у самой роскошной гостиницы с самыми
роскошными ресторанами выть на Луну.
Проходили мимо ночные цветы, на работу они надевали короткое, погладили
профессора небесных наук по седой головке, положили ему на колени панамку из
белого хлопка, а в панамку - пятнадцать денег тремя бумажками. С тех пор
многие мимо прошли, и так же они поступили четыреста тридцать два раза. Если
можешь, подай в благодарность за то, что не ты опустился. Ведь опущение