"Юнна Мориц. Помойное ведро с бриллиантами чистой воды (Рассказы о" - читать интересную книгу автора

букетиков, бульки...
Уронив голову на плечо, сухонькую свою головку на сухонькое плечико, мать
всхлипывала в дреме. На всякий случай заглянула я туда, где привиделась
коробка ей с цветочками.
Была там коробка, была!.. Перетянутая вишневой узенькой лентой. А там
внутри, на вате одна тысяча девятьсот сорок третьего года, лежали
малюсенькие, хрупкие цветочки подснежника, ландыша, яблони, садов и лугов,
лесов и оврагов. Восемь букетиков, сверкающих свежестью, трепетных, нежных,
шевелящихся от воздуха, света и человеческого дыхания.
- Можешь их увезти, если хочешь... Если они там еще не увяли. Это тебе от
меня наследство. Такая маленькая чепуха на память.
И она постаралась мне улыбнуться, кулачком утирая постоянно текущие слезы.
Истекало время ее жизни, текли наяву мучительные видения: какой-то младенец,
казалось ей, серебрился на краю постели - она боялась, что он разобьется;
какие-то войска входили через балкон и мимо нее проносили своих раненых;
младшая дочь плохо переходила дорогу с трамвайными рельсами...
Родилась моя мать в Рождество, душа ее возвратилась к Творцу на Спас. Имя ее
в переводе на русский означало Нежная. Она была столь красива, что все на
нее оглядывались. И две ее девочки, мы с сестрой, росли в особенном свете
сладостной славы, с детства слыша вослед:
- Это - девочки той красавицы...
Всякий день моей всякой жизни овеян благородным происхождением от
изумительно красивой матери.
А сегодня ее цветочкам - пятьдесят пять лет. Кто носил эту прелесть в одна
тысяча девятьсот сорок третьем году? И за каким рубежом?.. Мода на эти
цветочки плыла над широкой кровью, делали эти венчики из госпитальной рвани,
много пели при том, песня - она обезболивает. А как начнешь засыпать на ходу
от голода и печного жара да хватать раскаленную бульку за железо, за шарик
голой ладонью, - так будешь петь нескончаемо, неизлечимо.
1992, 1998
ОПУЩЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА
Профессор небесных наук, декан факультета Луны сначала сошел на нет, а потом
- с ума. Но в данный момент на базаре, где продается данный момент, он все
еще кормится, то есть жив. А поэтому ни за какое вознаграждение, ни под
пыткой, ни под гипнозом, ни под шляпкой грибного напитка, ни при каких
обстоятельствах не могу сообщить его имя с фамилией.
После поражения наших доблестных войск под Фуфлоо, как только Родина-мать
сказала ему "большое спасибо" и прекратила давать небесные деньги на лунные
и марсианские "заморочки", как теперь называют у нас космическую агрессию
Земли,- его тут же пригласили продолжить лунное дело и всяческое развитие
небесных наук во многих упитанных странах, где непременно без унижений имел
бы он всякое благо с почетом и премии с орденами подвязок и легионов, не
говоря уж о мантиях с прибамбасами.
Но, драгоценный читатель, есть еще, есть люди, по детской своей простоте не
утратившие почти религиозное чувство страха-ответственности за большие
секреты и взлеты отечественной в прошлом науки. Мой профессор таков, и
чувства его таковы, и они совратили его на скользкий путь научной
неподвижности в масштабах планеты, а научная неподвижность такого масштаба
как раз порождает жуткую беготню и метание.
Профессору было пятьдесят лет, и у профессора было пятьдесят денег. В одном