"Даниил Лукич Мордовцев. Авантюристы (Историческая повесть времени царствования Екатерины II) " - читать интересную книгу автора

том, что изволили показать обер-полицмейстеру?
- Да, - был чуть слышный ответ.
- Прекрасно-с... Потрудитесь же теперь сказать ваше последнее слово.
Не глядя ни на кого, Марья Дмитриевна сказала:
- Я введена в обман... Мне обещали высочайшую милость, и я вызвала сюда
барона... Когда же он узнал здесь, что милость еще не вышла, то из страха
быть пойманным хотел возвратиться за границу... Но моя любовь и убеждение к
нему, кое я почитаю пуще самой смерти, от тоего удержало, ибо я отпустить
его никак не соглашалась... Впрочем, я совершенно теперь чувствую тот
сделанный мною дерзновенный поступок, который я отваживалась сделать против
высочайшего ее императорского величества повеления, что свела непозволенную
переписку с изгнанным из России человеком...
- Точно, точно, сударыня.
- Но вся наша переписка состояла в единственном уверении с обеих сторон
в любви.
- Прекрасно, сударыня, это вполне должно облегчить вашу участь.
- Я надеюсь, господа судьи... Все это я делала единственно из
непосредственной к Вульфу приверженности и любви и для того прошу
всемилостивейшего от ее величества в том помилования, ибо самой сие нежное
чувство сведомо...
Первоприсутствующий крякнул и нетерпеливо завертелся в кресле, а
секретарь усиленно зашуршал бумагами...
- Я осмеливаюсь утруждать государыню, - продолжала Ляпунова, ничего не
заметив, - дабы мне дозволено было с Вульфом венчаться, ибо я уверена, что
если он удостоен будет высочайшего прощения и будет принят в службу, то
совершенно сам ту свою вину заслужить может.
Марья Дмитриевна окончательно приободрилась от любезного обращения с
ней страшного судьи, которого она воображала себе в виде заплечного мастера,
с орудиями пытки, вздергивающего ее на дыбу, и последнюю свою речь говорила
не без кокетства. "О, да тайная совсем не страшна, - сквозило в ее
повеселевших глазах, - а я-то, дура, боялась".
- Да, да, сударыня, - ободрял ее первоприсутствующий, - надейтесь на
матернее милосердие ее императорского величества... Мы вас больше не смеем
задерживать.
И Марья Дмитриевна, торжествующая и гордая, кокетливо поклонившись
"милым старичкам" и опустив на лицо вуаль, вышла из залы суда королевой.
- А глупешенькая таки барынька, - улыбнулся страшный судья, - ух, как
глупа!
- А смазливая бабенка, - заметил другой судья.
- У немца-то губа не дура: знал, кого слопать.
- Чай, и на тебя доведись, так не в промах бы ударил.
- Да, да... Ввести Красовского! - скомандовал главный "милый старичок".
Опять тихо в тайном судилище. Только муха продолжала биться.
- Ишь жужжит, окаянная, - заметил кто-то.
- Да, к нам, в тайную попалась.
Дверь отворилась, и у порога показалась робкая фигура субъекта,
по-видимому, скромного и вкрадчивого, но по натуре хищного, способного
заползать в чужой карман. Это было что-то развинченное или беспозвоночное,
так легко гнулась его спина.
- Ты Красовский? - спросил первоприсутствующий.