"Даниил Лукич Мордовцев. Видение в Публичной библиотеке (Исторический сон) " - читать интересную книгу автора

* Дневник Храповицкого, изд. Барсукова, 357.

Чисто женская проделка! Ловкая Семирамида знала, что и
Фридрих-Вильгельм Прусский занимается в Берлине, как и она сама в
Петербурге, "перлюстрацией" чужих писем и непременно прочитает ее коварное
письмо к Циммерману, как и в Париже, прежде, читали ее письма к Вольтеру.
А мудрый философ думал, что она пишет ему лично: нет, ей хотелось свалить
Шуазеля этим письмом, и она свалила его.
В другом месте, под 5 августа того же года, у Храповицкого записано:
"В продолжение разговора я напоминал государыне о смене Шуазеля перепискою
с Вольтером, и что ныне по корреспонденции с Циммерманом сменили
Герцберга. "И  в п р я м ь  т а к, - изволили сказать, - я  и 
з а б ы л а".
Где же помнить всех, кого вы провели и вывели!
Седая борода постояла перед портретом, постояла, покачала задумчиво
головой и снова присела к столу, где лежала большая старая книга с
жесткими пожелтевшими листами. И опять та же невозмутимая могильная тишина
и те же слабо доносящиеся извне отзвуки жизни, замирающий стук экипажей,
замирающий в воздухе глухой звон далекого колокола.

Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он...

Далекою стариною, молодостью повеяло от этого стиха, словно от
засохшего и полинялого лепестка розы в пожелтевшем от времени альбоме.
А эти книги на полках, массы книг, это же засохшие лепестки жизни,
следы дум, страданий, счастья: это стоят на полках высушенные человеческие
головы, сердца и остовы покойников.
Седая борода, отодвинув от себя книгу, откинулась на спинку кресла и
задумалась. Ни над чем так хорошо не думается, как над умной книгой.
Но что это, как будто стукнуло там, в той половине залы, где сидит
мраморный старик? Нет, это не так, это треснул на полке где-то пересохший
переплет книги.
Стук повторился. Как будто скрипнула шашка паркета, другая: и паркет
пересох, как кожаный переплет книги.
Слышатся как будто шаги в "Россика". Но это, конечно, сторож. Нет,
сторож спит.
Что же это? Шаги приближаются, медленные тяжелые шаги. Да, кто-то
идет.
Седая борода оглядывается туда, откуда приближаются шаги. Что же это
такое! Происходит что-то непостижимое, страшное...
Это идет мраморный старик, что сидит в мраморном кресле. Не может
быть, чтобы это был он - мрамор не может ходить. Но нет, он идет: полы
мраморной мантии шевелятся; ноги в мраморных сандалиях передвигаются мерно
и медленно, как старческие ноги вообще; голова старика заметно трясется,
плотно сжатые губы беззвучно шевелятся и безжизненно-мраморные глаза
светятся жизнью - они устремлены вперед, туда, где в золоченой раме стоит
у пылающего жертвенника Семирамида Севера с опустившеюся с плеч
горностаевою мантией.
Что же это такое? Не бред ли расстроенного воображения? Не сон ли?