"Даниил Лукич Мордовцев. Сидение раскольников в Соловках (Историческая повесть) " - читать интересную книгу автора

покатилось по морю. Порывом ветра, неизвестно откуда сорвавшегося словно с
цепи, метнуло в сторону полотняный намет и, потрепав в воздухе, бросило в
воду. Монах, придерживая скуфейку, прятал под полу книгу, а воевода
торопливо застегивал ворот рубахи и крестился "Свят-свят-свят...".
Торрох! Раскололось и обломилось, казалось, все небо над головами
оторопелых стрельцов, по-над морем, там и здесь пронеслись огненные
стрелы, снова разорвалось небо, и хлынул дождь.


Все кругом крестились, полной грудью втягивая посвежевший влажный
воздух и выставляя под дождь разгоревшиеся головы и лица.
- Ай да важно! Разлюли малина, - раздавались веселые голоса.
Кто-то запел по-детски: "Дожжик-дожжик, припусти!.." Один старый
кормщик глядел сурово, заставляя судно поворачиваться левее.
- Водоливы! К плицам! - громко закричал он. - Воду выливай.
Действительно, воды налило много. Кочи стали идти грузнее. Намокшее
красное полотно с Георгием Победоносцем болталось, как тряпка, тяжело
хлеща по снастям. Ветер крепчал и вздымал море, которое, казалось,
распухало, а местами прорывалось и белело тяжелыми брызгами. Беляки шли
грядами, и кочи, сбившись с первого курса, тыкаясь в белые буруны носами,
метались в беспорядке, как щепки. Кое-где слышались испуганные голоса,
резкие выкрики кормщиков.
Монах, упав на колени и ухватившись одной рукой за уключину, громко
молился и вздрагивал всем телом, когда его окатывало солеными брызгами:
"Господи, спаси! Всесильный, не утопи! Пророк Иона! Пророкушка, матушка!
Во чреве китов", - бессвязно стонал он, поднимая правую руку к небу,
которое на него свирепо дуло и брызгало водой. Воевода, ухватившись обеими
руками за мачту, испуганно озирался, бормоча не то молитвы, не то
заклинания: "Охте мне! Светы мои! Зосим-Савватий! Соловецки! Охте, охте!"
Стрелец, что служил у Стеньки Разина водоливом, торопливо сбрасывал с себя
сапоги, рубаху и порты, как бы собираясь броситься в море и плыть, сам не
зная куда.
Одно судно, на котором еще недавно раздавалась песня о "весновой
службе", потеряв руль, отбилось в сторону и перекидывалось с гребня на
гребень, как пустое корыто. Другие кочи также разбились врозь и то
выскакивали на белые гребни валов, то ныряли, болтая в воздухе жалкими
мачтами, словно маленькими веретенами. Ветер завывал и взвизгивал, как бы
силясь растрепать и оборвать ничтожные снасти, которые потому именно и не
обрывались, что были слишком ничтожны...
Еще раз небесная пелена разодралась сверху донизу, и треснул гром;
звякнул второй раз еще резче и заколотил по небу сотнями орудий.
На отбившемся и потерявшем руль судне раздался отчаянный крик: "О-оо!
Православные! Батюшки! Спасите, кто в Бога верует!"
- Наляг на гребки, братцы! С Богом, наляг! - хрипло командовал
кормщик воеводского судна, направляя ход его к тому месту, откуда неслись
отчаянные крики.
Гребцы налегли всей грудью, то погружая весла глубоко в пенящиеся
волны, то скользя лопастями по бокам валов. Судно вздрагивало, то тыкаясь
в воду носом, то западало кормой, так что кормщик, казалось, правил свое
судно на водяную перекатывающуюся гору. Судно, потерявшее руль, видимо,