"Альберто Моравиа. Дом, в котором совершено преступление" - читать интересную книгу автора

серьезным, повернул головку на подушке в сторону Луки и начал разглядывать
его с пристальным любопытством, как бы размышляя и оценивая молодого
человека.
- Он смотрит на тебя, смотрит! - воскликнула Марта неожиданно весело,
высвобождая руки ребенка из слишком длинных рукавов. И Лука заметил, что
хотя в ее выражении ничего не изменилось, а ее материнская любовь была столь
же искренней и ничуть не показной, тем не менее перед ним стояла сейчас
другая женщина, совсем не та, что плакала у него на плече в гостиной.
- Какой он красивый, мой сынок, правда? - спросила Марта гордым и
вызывающим тоном, осторожно целуя ребенка в щечку. Не дожидаясь ответа, она
уселась в плетеное креслице, поставила ногу на перекладину кровати, так
чтобы колено было на уровне груди, и, подпирая им запеленатого младенца,
торопливо нагнулась, расстегнула розовую блузку и выпустила наружу из
сплетения лент и тканей под ней белую податливую грудь.
- Ну давай, давай, - повторила она, беря двумя пальцами сосок и поднося
его к неуверенным губам ребенка. И только после того, как она убедилась, что
он, закрыв глаза и сжав кулачки, как следует взялся за дело, Марта подняла
взгляд и посмотрела на Луку.
Он расхаживал взад и вперед по комнате, это кормление смущало его, он
не знал, что делать, что говорить. Наконец он спросил:
- Как его зовут?
- Джованнино, - ответила мать, осторожно поправляя блузку и белье
вокруг голой груди, чтобы они не касались лица ребенка.
А он теперь сосал жадно, то хватая ладошками полную материнскую грудь,
то медленно водя руками в воздухе, как будто желая что-то поймать. Лука
некоторое время глядел на них обоих - на мать и на сына: красив был этот
ребенок - чужой ребенок, и еще более красивой, красивой как-то по-новому и
по-новому близкой была Марта, о которой он целых два года думал лишь с
горечью, которую ненавидел, а теперь нашел все такой же дорогой ему,
несмотря на ее измену и связь с нелюбимым человеком. Потом, как будто их вид
слишком уж приворожил его, он со злостью оторвал от них взгляд, подошел к
окну и оперся на подоконник, лицом к стеклу. Дождь продолжал лить, с широким
шумом водопада рядом клокотала водосточная труба, в порывах ветра,
налетавших на мокрые створки окна, слышались неясные слова. И будто бы
разбуженная этими широкими и таинственными голосами непогоды, его душу стала
осаждать толпа мыслей и надежд, неожиданная уверенность в необычайных
возможностях овладевала им и наполняла его сердце смутным волнением. Два
года, думал Лука, два года он питал свою осиротевшую, полную горечи душу
ненавистью, которой сам не испытывал, планами мести, которой сам не желал. И
вот наконец истек срок долгого изгнания, появилась Марта со своим ребенком,
которая, кажется, стала ему еще ближе и дороже; появилось отчетливое, еще
больше укрепившееся чувство, что она единственная женщина, подходящая ему и
достойная идти с ним рядом в жизни. Обуреваемый этими мыслями, он ощущал,
что нужно сейчас же принять решение - теперь или никогда. И поэтому,
обернувшись, он без всякого усилия, совершенно естественно спросил ее:
- Что же, неужели ты в конце концов действительно сойдешься с этим
Боссо?
Она подняла глаза и с сомнением посмотрела на него. - Не знаю, право,
еще не знаю, как я поступлю. Не надо об этом говорить, ладно?
- Нет, наоборот, поговорим об этом, - энергично возразил Лука. - Если