"Альберто Моравиа. Я и Он " - читать интересную книгу автора

- А из-за чего? - А из-за Чезарино. Выдумал, что Чезарино - не твой
сын.
- Ничего я не выдумывал. Я вообще не выдумываю, а думаю. По логике
событий Чезарино не может быть моим сыном.
- И тем не менее он твой сын. Я знаю, что ты думаешь. Что Чезарино -
сын водопроводчика. Так вот нет. Я всегда была тебе верна, всегда.
- Есть много способов хранить верность.
- Нет, не много, а один-единственный.
- Можно хранить верность в сердце, а во всем остальном - нет.
- Я всегда была тебе верна - и в сердце, и во всем остальном. Когда
Эудженио в первый раз пришел чинить колонку, я уже была беременна. Я помню
это потому, что в тот день подмывалась холодной водой: горячей не было,
колонка не работала... и я еще подумала: как бы ребеночка не застудить.
- Ценная мысль.
- Ты зациклился на этом водопроводчике, потому что я как-то сказала
тебе, что он ничего, но я всегда была тебе верна. И когда ты заставляешь
меня изображать телефонную проститутку, клянусь, у меня душа надрывается,
потому что я уже не такая, как тогда. А ты ради своего удовольствия
вынуждаешь меня быть прежней, но я уже другая, и если я это делаю, то
потому, что ты мне муж, не то, будь уверен, я никогда бы не согласилась,
хоть ты меня озолоти.
Уничижение! Уничижение! Уничижение! С ее стороны: слезы! Любовная
неудовлетворенность! Клятвы верности! Боль! Покорность! С моей стороны:
смятение! Желание крепко прижать ее к груди! Утешить! Приласкать! Наконец,
встать перед ней на колени, зарыться лицом в ее мягкое, голое чрево, закрыть
глаза и забыть обо всем на свете! Ни с места! Помни, Рико, ты все еще
"сверху"! Не укладывай себя своими собственными руками "вниз".
Поборов жалость, я отвечаю: - Да, ты уже не та, что десять лет назад. К
сожалению, в этом нет никаких сомнений! - И-и, и-и, вот видишь, я тебе
больше не нравлюсь, ты говоришь, что вернешься, когда кончишь фильм, а сам
никогда не вернешься. Нет, я этого не выдержу, клянусь нашим маленьким
Чезарино, я наложу на себя руки.
- Бедный Чезарино! - И-и, и-и, не веришь мне, да, зато в один
прекрасный день, когда найдешь меня мертвой, будет уже поздно.
Однако судьба благосклонна даже к своим пасынкам! Неожиданно раздается
резкий шипящий звук, какой бывает, когда костер заливают водой. По кухне
распространяется острый запах пригоревшего кофе. Радуюсь случаю,
остановившему меня на скользкой дорожке жалости, и набрасываюсь на Фаусту: -
Идиотка! Вместо того чтобы распускать нюни и молоть всякий вздор, лучше бы
следила за кофе. Где он теперь, был - да сплыл! - Я еще сварю.
- Нет уж, благодарю покорно. Сейчас ты пойдешь со мной. Хочу, чтоб ты
раз и навсегда уразумела: дело отнюдь не в сомнительном отцовстве, на
которое, к слову сказать, плевать мне с высокого дерева. К счастью, тут все
гораздо серьезней. Пошли.
- Куда ты меня ведешь? - Пошли, пошли. В кабинет.
- В кабинет-то зачем? - Там узнаешь.
Фауста понимается, не противясь, дает вывести себя из кухни за руку. И
вот мы перед дверью моего кабинета. Пытаюсь открыть. Дверь заперта на ключ.
- Это еще что? - Я держу кабинет запертым, чтобы никто не трогал твоих
бумаг.