"Альберто Моравиа. Я и Он " - читать интересную книгу автора

белой наметкой) возникла на пороге: "Я за сервизом на шестнадцать". Кто
заставил тебя разгуливать, подобно льву или, точнее, обезьяне в клетке, по
примерочной (красный диван, черный обезглавленный манекен, трехстворчатое
зеркало, на столике ощетинилась булавками пепельница), покуда не
распахнулась дверь и Марью не подтолкнула в салончик Фаусту со словами:
"Сервиза на шестнадцать пока нет. Этот на восемнадцать. Есть еще на двадцать
четыре. Короче, обеих возьмешь или только ее?" Кто заставил тебя ответить с
жадностью: "Беру обеих"? Кто, уже в спальне (широкая, низкая, квадратная
кровать, узенькие проходы между кроватью и стенами, ты с одной стороны, две
девицы с другой), заставил тебя наблюдать с вытаращенными глазами, как
молодая сводница ласково, медленно, любовно, бережно и участливо раздевала
для тебя Фаусту, расхваливая по ходу дела ее прелести ("Где ты еще найдешь
такую девочку? Смотри, какая у нас мордашка, кругленькая, загореленькая,
экая шалунья: зубки беленькие, глазки черненькие... А грудки, ты только
посмотри, что за грудки: маленькие, тверденькие, не робей - потрогай, вон
какие упругие. А животик - кругленький, выпуклый! А пупочек такой глубокий,
почти и не видать, прямо как у деток, ах какой пупочек, просто загляденье! А
попка, где ты найдешь такую попку, глянь, какие на ней чудные ямочки, такие
и на щечках не у всякой увидишь, да этакую попку хоть сейчас на витрину
выставляй. А бедрышки, а ножки, а ручки, а пальчики?! Да чего там, ты сюда
посмотри: ты у кого-нибудь лучше видел? Протяни руку, потрогай: чувствуешь,
какая нежная, какая мягкая, чувствуешь?")? Кто, после такого подробного,
такого умильного представления, заставил тебя отказаться от "сервиза" на
двадцать четыре персоны, то бишь от Марью (уж я-то знал, каков я есть, когда
сойдусь с Фаустой), и попросить остаться наедине с "сервизом" на
восемнадцать? Кто заставлял тебя на первых порах посещать салон "Марью-мод"
каждый божий день и в конце концов подбросил мысль договориться с Марью,
чтобы Фауста приходила к тебе домой? Кто заставлял тебя часами простаивать у
входной двери, прильнув к ней ухом: остановится лифт на твоей лестничной
площадке или не остановится, застучат каблучки Фаусты по плиткам или не
застучат? Кто в один прекрасный день заставил тебя попросить Фаусту не
садиться больше в лифт, а подниматься на одном дыхании до пятого этажа по
лестнице, и все для того, чтобы она подходила к твоей двери запыхавшись, с
раскрасневшимся лицом и волнующейся грудью? Кто, наконец, спустя год убедил
тебя, что ты влюблен в Фаусту, что жить без нее не можешь и что, короче
говоря, должен на ней жениться? Перейдем к женитьбе. Кто тебя надоумил, уже
после венчания, свадебного банкета в ресторане, перелета в Париж и прочей
мутоты, кто, спрашивается, надоумил тебя в номере парижской гостиницы
"продолжать" все точь-в-точь как в салоне "Марью-мод", а именно: как бы в
шутку положить на тумбочку, когда вы насытились друг другом, ровно столько,
сколько, уходя, ты оставлял Фаусте в Риме? Короче, кто дал тебе тем самым
понять, что, несмотря на священника, алтарь, кольцо и проповедь, все
продолжается как раньше, на прежний манер, что твоя женитьба тоже была его
работой, его детищем, плодом исключительно его трудов?" Вот "он" каков,
настырный, безжалостный. Однако я как ни в чем не бывало отвечаю: "- Пусть
так, но Фауста родила мне сына. И в конце концов я к ней привязался. Не люби
я ее, разве смог бы я жить с женщиной, в которой не осталось ни малейшего
намека на прежнюю Фаусту? Которая изменилась настолько, что прежнюю Фаусту
напоминает так же, как день напоминает ночь? - Ха-ха-ха! - Ты чего? - Как ни
крути, а все, что ты делаешь, ты делаешь ради моего удовольствия. Неужто