"Ги Де Мопассан. Мадмуазель Перль" - читать интересную книгу автора

совсем белыми. Снег валил до того густой, что в десяти шагах ничего не
было видно. Но фонарь бросал перед нами яркий свет.
Когда мы начали спускаться по винтовой лестнице, вырубленной в стене,
я, признаться, струсил. Мне показалось, что за мной кто-то идет, что
вот-вот кто-то схватит меня за плечи и утащит. Мне захотелось вернуться,
но для этого пришлось бы снова пройти через сад, а на это у меня не
хватало храбрости.
Я услышал, что калитка, выходившая на равнину, отворяется; дядя снова
начал браниться: "Опять он удрал, дьявол его задави! Ну попадись ты только
мне на глаза, уж я не промахнусь, сукин ты сын!"
Страшно было смотреть на равнину или, вернее, догадываться, что она
перед тобой: ведь ее не было видно; видна была только бесконечная снежная
завеса вверху, внизу, впереди, направо, налево - куда ни глянь.
"А собака-то опять воет! Что ж, я покажу ей, как я стреляю! Хоть до
нее-то доберусь!" - снова услышал я голос дяди.
Но тут же я услышал голос доброго моего отца:
"Лучше пойдем и возьмем к себе бедное животное, ведь оно воет от
голода. Несчастный пес зовет на помощь, он обращается к нам, как обратился
бы человек, попавший в беду! Пойдем к нему".
И мы тронулись в путь сквозь эту завесу, сквозь этот непрерывный,
густой снегопад, сквозь эту пену, заполнявшую собой и ночь и воздух,
колыхавшуюся, колебавшуюся, падавшую и таявшую на коже, леденившую тело,
леденившую так, как будто его пронзало сквозь кожу острой, мгновенной
болью при каждом прикосновении крошечных белых хлопьев.
Мы увязали по колено в мягкой, холодной массе; чтобы сделать шаг,
приходилось высоко поднимать ногу. По мере того как мы продвигались
вперед, вой собаки становился все слышнее и громче. Вдруг дядя вскрикнул:
"Вот она!" Все остановились, чтобы рассмотреть собаку, как это
делают, встретив ночью врага.
Я ровно ничего не видел, но все-таки догнал взрослых и разглядел
собаку, казавшуюся страшным, фантастическим созданием; это была большая
черная овчарка с длинной шерстью и волчьей мордой, стоявшая в самом конце
длинной световой дорожки, которую оставлял на снегу наш фонарь. Собака не
двигалась; она замолкла и только смотрела на нас.
"Странно: она не подходит к нам и не убегает. Мне смерть хочется
всадить в нее пулю", - сказал дядя.
"Нет, надо взять ее с собой", - решительно возразил ему мой отец А
мой брат Жак заметил: "Да ведь она не одна! Рядом с ней что-то стоит".
И в самом деле, за собакой стояло что-то серое, неразличимое. Все
осторожно двинулись вперед.
Видя, что мы подходим, собака села. Она вовсе не казалась злой.
Похоже было, что она скорее довольна, что люди пришли на ее зов.
Отец направился прямо к собаке и погладил ее. Она стала лизать ему
руки, и тут мы увидели, что она привязана к колесу коляски, похожей на
игрушечную тележку, обернутую несколькими шерстяными одеялами. Кто-то из
нас бережно развернул одеяла, и, когда Батист поднес фонарь к дверце
колясочки, напоминавшей гнездышко на колесах, мы увидели там спящего
ребенка.
Мы были до такой степени поражены, что не могли произнести ни слова.
Отец первым пришел в себя, и, так как он был человеком отзывчивым и к тому