"Ги де Мопассан. Гарсон, кружку пива!.." - читать интересную книгу автора

- Ну скажи откровенно: ты перенес какое-нибудь горе, может быть,
несчастную любовь? Право же, у тебя вид человека, убитого горем. Сколько
тебе лет?
- Тридцать три. А на вид не меньше сорока пяти.
Я внимательно посмотрел на него. Морщинистое, помятое лицо его казалось
почти старческим. На темени сквозь редкие длинные волосы просвечивала кожа
сомнительной чистоты. У него были косматые брови, длинные усы и густая
борода. Внезапно, не знаю почему, мне представилось, какая грязная вода была
бы в тазу, если бы промыть в нем всю эту щетину.
Я сказал:
- Да, верно, ты на вид старше своих лет. Несомненно, у тебя было
какое-то горе.
Он ответил:
- Уверяю тебя, никакого. Я постарел оттого, что никогда не бываю на
воздухе. Ничто не подтачивает так человека, как постоянное сидение в кафе.
Я никак не мог ему поверить.
- Тогда ты, должно быть, покутил порядком? Нельзя же так облысеть, не
отдав обильную дань любви.
Он спокойно покачал головой, и при этом с его редких волос на плечи
посыпалось множество белых чешуек перхоти.
- Нет, я всегда был благоразумен.
И, подняв лицо к рожку, гревшему нам головы, добавил:
- Я облысел только от газа. Он злейший враг волос... Гарсон, кружку
пива! А ты не выпьешь?
- Нет, спасибо. Но, право, ты меня поражаешь. С каких пор ты впал в
такое уныние? Ведь это ненормально, противоестественно. Должна же быть
какая-нибудь особая причина?
- Да, пожалуй. Толчок был дан в детстве. Я перенес сильное потрясение,
когда был еще ребенком. И это навсегда омрачило мою жизнь.
- Что же это было?
- Хочешь знать? Изволь. Ты, должно быть, хорошо помнишь поместье, где я
вырос. Ведь ты приезжал ко мне раз пять на каникулах. Помнишь наш большой
серый дом, огромный парк вокруг него и длинные, расходящиеся веером дубовые
аллеи? Наверно, ты помнишь и моих родителей - они были такие церемонные,
важные и строгие.
Я боготворил свою мать, побаивался отца и почитал их обоих; к тому же я
видел, как люди гнут перед ними спину. Для всей округи они были "их
сиятельствами"; да и соседи, Танмары, Равеле и Бренвили, относились к ним с
глубоким уважением.
Мне было тогда тринадцать лет. Я был весел, доволен всем,
жизнерадостен, как и полагается в этом возрасте.
Однажды в конце сентября, за несколько дней до возвращения в коллеж, я
играл в волка и прыгал среди деревьев в чаще парка; пробегая аллею, я
заметил моих родителей - они прогуливались по парку.
Я помню все так ясно, точно это было вчера. День выдался очень
ветреный. При каждом порыве ветра стройные ряды деревьев гнулись, скрипели и
стонали - глухо, протяжно, как стонет лес во время бури. Сорванные листья,
уже пожелтевшие, взлетали, точно птицы, кружились, падали и неслись по
аллеям, как проворные зверьки.
Надвигался вечер. В чаще было уже темно. Ветер бушевал в ветвях,