"Майкл Муркок. Город в осенних звездах" - читать интересную книгу автора

предателем, в Генуе- заклеймили распутником, отлучили от церкви в Риме
(однако будучи протестантом, я не стал убиваться чрезмерно по этому
поводу). Мне, как известному якобинцу и близкому другу Робеспьера, нечего
было надеяться на приятное неспешное путешествие, каковое никто прерывать
не станет.
Итак, я поехал по улицам, где насилие стало уже привычным,- поехал,
косясь подозрительно по сторонам. Шагом, который, как я беззвучно молился,
был ничем не приметен.
Облик Парижа в мертвенно-бледном тумане был пропитан какою-то призрачной
нереальностью, словно бы город и сам обратился в обескровленный
труп,-величайшая и последняя жертва Террора.
В надлежащее время холодное сияние взошедшего солнца разогнало
туман,-камень города вновь обрел твердость,-обнаружив булыжники мостовой,
заваленной мерзостными отбросами с копошащимися в них червями: болезнь,
каковую Egalite оставило неизлеченной и которою пренебрегало Fraternite. Я
с превеликою радостью про себя отметил, что городские ворота открыты. Три
пьяных солдата национальной гвардии и не думали допытывать меня, они только
весело крикнули мне: "Bonjour, citoyen!", позевывая и икая. Даже не
приостановившись, помахал я им паспортом и подорожными грамотами (бумагами,
составленными не по форме, на большинстве из которых стояли лишь бледные
факсимиле надлежащих печатей) и выехал на запушенную дорогу, покрытую
тоненьким слоем снега, с черными чахлыми деревцами по обеим ее сторонам.
Только когда парижская мостовая сменилась затвердевшими на морозце
выбоинами дижонской дороги, я пустил клячу свою быстрой рысью,- под стать
ритму биения моего сердца. Мне и раньше не раз доводилось познать и
опасность, и ужас, и риск (самое, пожалуй, достопримечательное из моих
приключений случилось со мною в России, когда императрица Екатерина сослала
меня в Сибирь, откуда вскорости я бежал и провел целых два года, кочуя с
дикими племенами татар, обучаясь их воинскому искусству, вынужденный
каждодневно доказывать, что я такой же жестокий дикарь, как и они сами), и
все-таки, на мой взгляд, никогда еще добрые христиане не устраивали себе
такой зверской потехи, как сия кровожадная демократия, от которой теперь я
бежал без оглядки.
Я утратил уже надежду сделать наш мир совершеннее. Америка, где служил я
вместе с фон Стабеном, Лафайеттом и Вейном, очень скоро меня просветила
насчет того, как пожиратели огня в мгновение ока глушат пламя горящего духа
Свободы, когда пламя сие грозит подпалить личные их интересы, и как они
быстренько раздувают его, если это им выгодно в данный момент. После
отбытия моего дела в этой первой на свете Великой Республике нашего времени
пришли уже в совершенно плачевное состояние, ибо половина духовных вождей
ее либо были мертвы к тому времени, либо отправлены кто-в тюрьму, кто-в
изгнание. Я слышал даже, что они там в Америке намеревались избрать монарха
и предложили кандидатуру генерала Вашингтона! Неужели они в самом деле
стремились лишь заменить короля Георга другим королем?! Если так, то
тирания Самодержавия назовется, по крайней мере, своим настоящим именем!
Коняга моя,-старый гунтер,-повела носом по воздуху и как-то даже
оживилась, едва мы покинули городское зловоние.
Сам же я наслаждался лишь ощущением несказанного облегчения. Хотя
радоваться было рано. Людовика, как известно, схватили
уже почти на бельгийской границе. И при этом король имел предо мною