"Рита Мональди, Франческо Сорти. Imprimatur: В печать " - читать интересную книгу автора

Он повернулся ко мне, улыбнулся и исчез в коридоре третьего этажа.
Добрую половину ночи я провел, сшивая чистые листы бумаги, которые
позаимствовал со стола Пеллегрино, а позже записывая все то, чему стал
свидетелем. Я принял решение: не терять ни словечка из того, чему меня
станет обучать аббат, все заносить на бумагу и хранить.
Шестнадцать лет спустя без этих листочков мне бы ни за что не написать
воспоминаний.

День второй 12 СЕНТЯБРЯ 16S3 ГОДА

Утро приготовило мне сюрприз. Когда я проснулся, г-н Пеллегрино еще
спал (мы делили с ним чердачное помещение) и не приготовил завтрака для
постояльцев, хотя это входило в его обязанность, невзирая на
исключительность положения, в котором мы оказались.
Лежа поверх одеяла в одежде, он спал как убитый, видать, сраженный
наповал горячительным. С трудом растолкав его, я поспешил на кухню. Еще на
лестнице моих ушей коснулись приятные звуки музыки. Чем ближе я подходил к
столовой, тем слышнее она становилась. Это г-н Девизе, сидя на деревянном
табурете, упражнялся в игре на своем инструменте.
Странное очарование исходило от него во время исполнения музыкальной
пьесы. При этом удовольствие слышать соединялось с удовольствием видеть. Его
полукафтан из тонкой шерсти бланжевого цвета, простая рубашка под ним, не то
зеленые, не то серые глаза, негустые пепельно-русые волосы - все в его
облике, казалось, по собственной воле отступало перед яркими насыщенными
звуками, которые он извлекал из своего шестиструнного инструмента. Его игра
была построена на полутонах. Вот что было удивительно - стоило последней
ноте раствориться в воздухе, и колдовства как не бывало, перед глазами снова
оказывался тучный и мрачный человечек, не совсем здоровый на вид и даже
слегка зачуханный, с тонкими чертами лица, отвислым будто слива носом,
мясистыми неприятными губами, бычьей короткой шеей древнего германца,
воинственной повадкой и резкими движениями.
Он вряд ли заметил мое появление и после небольшой паузы вновь ударил
по струнам. И тут словно что-то случилось. Из-под его пальцев стало
возникать некое чудесное здание из звуков, будто он был не музыкантом, а
зодчим; я мог бы и сейчас безошибочно воспроизвести оное на бумаге, будь в
моем распоряжении слова, а не только воспоминания. Сперва прозвучал
бесхитростный и простенький мотив, что, как бы танцуя, вразбивку прошелся по
тонам, начиная с нижнего и достигая доминанты (так опытный музыкант объяснил
бы профану, коим был я, свой способ исполнения), а затем, после
поразительного по красоте скачка пропущенной каденции повторился. Это был
лишь первый из драгоценных каменьев богатейшей и изумительной россыпи,
которая, как объяснит мне позже Девизе, называлась рондо и строилась на
заявленной в первой строфе главной теме - простеньком мотивчике, -
повторяемой еще несколько раз, но непременно в сопровождении нового
украшения, никак не чаемого и сверкающего одному ему присущим блеском.
Как и положено, это рондо (мне не раз еще доведется его услышать) было
увенчано рефреном, который, казалось, придавал смысл и завершенность всему
целому. Но простота и безыскусность главной темы, как раз и составлявшие ее
прелесть, не были бы столь разительны, если бы не обрамление из все новых и
новых побочных тем, которые от рефрена к рефрену взбирались по этому