"Фантастика, 1988-89 годы" - читать интересную книгу автора (Сборник)ВЛАДИМИР СУХОМЛИНОВ ПАСТУХ И ДЕВУШКАНОЧНАЯ ВСТРЕЧА Жил-был пастух в деревне. Конечно, скажешь ты, в деревне. Где ж еще жить пастуху? Не в городе же. Правильно. Хотя и не совсем. Летом пастух покидал свой маленький дом на тихой вишневой улице, сбегающей к лугу, и перебирался в березовую рощу. Роща стояла и стоит у реки, и там, среди берез, пастух построил летнее жилище. Это был шалаш, поднятый над землей на четырех высоких, метра в два, стойках. У шалаша имелось как бы два этажа. На нижнем отдыхал пастух, а на верхнем, под камышовой крышей, хранилась скромная провизия. Картофель, капуста, лук, а также две кринки с молоком и хлеб, которым пастух запасался в деревне впрок. У подножия этой избушки на сваях было кострище, где пастух, когда хотелось, готовил на огне еду. Каждое утро, задолго до петухов, пастух шел в село и собирал по дворам коров. На целый день он выводил их на выпас, а к вечеру пригонял обратно пыльным душистым проселком. – Спасибо! - сердечно благодарили пастуха женщины и старухи, а он только улыбался в ответ да и то не губами, а своими синими-синими глазами. Женщины знали, что пастух никогда не возьмет угощения, словно это ему вовсе и не надо. Пастух был молчаливый, красивый и молодой. И раньше, когда учился в школе, был молчаливым и тихим мальчишкой. Всем ребячьим забавам он предпочитал рыбалку на пескарей и красноперок. А еще любил забрести в луг, где у какой-нибудь одинокой копны сена, куда пролетом заглядывали лишь пчелы да бабочки, мог часами читать книгу. Его родители умерли рано, он остался совсем один и после восьмого класса попросился в пастухи. Такой и профессии теперь, считай, что нет, осталось несколько глубоких стариков, которые ничего другого не умеют. Все удивлялись, но в сараях мычали коровы, и человек с кнутом был совсем не лишним. Пусть даже подросток. С той поры минуло немало лет, а он все оставался пастухом. Правда, был он не совсем обычный пастух. Он сочинял стихи. Сначала он слагал их для себя, и об этом никто не знал и не догадывался. Но однажды он переложил их на бумагу и послал в город. Вскоре оттуда приехал в деревню человек, зашел к председателю колхоза и попросил о встрече с одним из сельчан. Председатель удивился - зачем вдруг в столице кому-то понадобился их скромный и молчаливый пастух. Аль натворил что? Так он вроде никуда не ездил… Еще больше удивился городской человек. Как оказалось, он был из книжного издательства и ожидал увидеть перед собой сельского учителя или еще кого-то, кого угодно, только не пастуха. Но пришел пастух, Пришел, как был,- в пыли, с кнутом, а глаза синие-синие. Я не был при том разговоре, не знаю, но рассказывают, что человек из города спросил пастуха: - Это ваши стихи? – Да,- просто ответил пастух. Гость еще больше удивился и произнес: - Это очень хорошие стихи. – Не знаю,- сказал пастух.- Какие уж получаются. – Мы хотим издать их книжкой,- сказал городской человек. – Пожалуйста,- согласился пастух.- Как хотите. Горожанин уехал к себе, а пастух пошел пасти буренок. Вскоре вышла книга пастушьих стихов. Их повсюду хвалили, а потом взяли да начали переводить и печатать в разных других странах на разных других языках. Никто не верил, что их написал обыкновенный пастух с синими глазами. В. стихах он путешествовал в далекие страны и в звездные галактики и даже куда-то дальше - туда, где никто никогда не бывал из людей, живущих на Земле; рассказывал и о березах, рядом с которыми жил, и всем казалось, что это их собственные соседские березы, характер и каждое пятнышко на стволе которых хорошо знакомы; а то и просто описывал, что переживает его душа, и людям казалось, что именно так переживают и они сами, и после чтения его стихов на душе у каждого становилось светлее и легче. Точно проходился по ней свежий березовый ветерок… Потом вышла вторая книга и третья. В деревню нагрянули корреспонденты, желали поговорить с пастухом, взять интервью и зафотографировать, но он того не хотел и говорил, что ему надо пасти свое стадо, а то без него коровы закручинятся и разбегутся. Корреспонденты уезжали ни с чем. Приезжал в деревню и старый красивый седой человек, всемирно известный поэт. Он направился от председателя один прямо в березовую рощу к пастуху, там долго беседовал с ним, а вернувшись, только и сказал председателю: – Не согласился. Удивительный… Не согласился! А что?… Сел на черную быструю машину и уехал. Деревня стала знаменитой, но пастух по-прежнему пас как ни в чем не бывало свое стадо, а холодные вьюжные зимы проводил в отчем домишке одиноко и замкнуто… Однажды на пороге лета, когда ночи еще прохладны, а росы жгучи, он долго не мог заснуть в своем шалаше-избушке над землей. Все ворочался под теплой и мягкой овчинкой; еще дедовой, а перед глазами ясно раскрывалась какая-то далекая планета, маленькая, как четвертинка земного шара, который он часто видел в своих мыслях весь от края до края - со всеми его океанами и материками, горами и реками, пустынями и саваннами, со всеми его разноязычными людьми, которые протягивают друг другу руки и никак не могут дотянуться. Так вот, На неведомой той маленькой планете текли прямо, точно по земным меридианам, серебристые, как слюда, реки, кроны деревьев в густых богатых лесах были синими, как небо над Землей, а трава вымахивала оранжевая, точно кожура привычных землянам апельсинов. Цветы же вырастали огромные, как арбузы, с лепестками, которые переливались всеми цветами земной радуги с немыслимым множеством оттенков. Их запах был крепок и терпок, как ни у одного из имевшихся на Земле благовоний. Если бы тебя или меня направили на планету-малютку, мы бы при встрече с этими цветами обязательно расчихались… Были там и города. Дома в них строились круглыми и разноцветными, и сверху могло показаться, что на сине-оранжевую эту землю просто опустились после какой-то праздничной спортивной манифестации десятки, сотни преогромных воздушных шаров. Эти города были легки и праздничны на вид, а по их улицам сновали белые машины, которые питались энергией светила, похожего на знакомое всем солнце. Но какие же, какие же там, на маленькой этой планете, жители? Стихи и образы обычно рождались у пастуха легко, словно выдох. А сейчас он никак не мог увидеть людей маленькой планеты; вернее, он даже почему-то боялся увидеть их… Пастух проснулся от чьего-то легкого прикосновения. Он открыл глаза и различил перед собой лицо красивой большеглазой девушки. В ночном звездном мерцании оно показалось ему серебристым, и тут же он заметил, что на лбу девушки золотится крошечная, но яркая звездочка. Такая же красивая, только, конечно, гораздо крупнее, неожиданно подумал он, есть у буренки Ласки. Кто это? Может быть, это сон? У девушки гладкие черные волосы на прямой пробор, на.ней голубоватый, облегающий стройную фигуру костюм. – Ты ведь здешний пастух? - спросила она пастуха, не пошевельнув губами. Только звездочка на лбу, кажется, загорелась в этот миг чуть ярче. Нет, это не сон. Он понял вопрос. – Да,- сказал он,- я здешний пастух. И он выбрался из-под овчины, поеживаясь от прохлады. Нехорошо все-таки привечать гостью, лежа в постели. – Наверное, ты издалека? - спросил он. – Да,- ответила она, и звездочка снова подмигнула ему. – Может быть, ты хочешь подкрепиться? У меня есть молоко. – Хорошо бы,- ответила девушка с удивлением. Пастух привстал и достал из-под крыши кринку с молоком. – Холодноватое, правда. Но, знаешь, свежее, с вечерней дойки. Ты не боишься простудиться? – Простудиться? - переспросила она, и звездочка, мигнув непониманием, тотчас погасла, а затем мигнула опять, уже как-то весело: - Нет, не боюсь. Она взяла кринку в руки, которые были такими же серебристыми, как и лицо. Она сделала несколько глотков, потом отвела кринку ото рта. – Это очень вкусно. Спасибо. – Чего же ты так мало? - удивился он.- Не стесняйся, пей на здоровье. Чего-чего, а молока у меня хватает. Девушка сделала еще несколько глотков. – Молоко,- сказала она.- Вкусно. – Может быть, ты хочешь погулять? Хотя еще рано… – Нет, не рано,- возразила она.- Пойдем. Он спустил вниз лестницу, удивившись вдруг тому, как же гостья поднялась к нему наверх. Они - сначала он, а потом она - спустились на землю. Когда она делала последний шаг с лестницы, он подал ей руку. Серебристая ладонь девушки была гладкой, нежной, почти невесомой. Приближался рассвет, но сквозь прозрачные кроны берез проглядывало еще темное ночное небо с множеством медленно, незаметно тающих звезд. Девушка шла такой легкой походкой, что могло показаться, будто она не касается земли, не задевает ни единой травинки. – Вот мои березы,- рассказывал он.- Не смотри, что все они похожи друг на дружку. Это только снаружи- прямые и белые. А так… Вот эта, видишь, высокая, худенькая, а соку по весне дает - только банки успевай подставлять. И сок сладкий, душистый. Пьешь - не напьешься. А эта, видишь, толстушка… Кажется, бочку сока накачать можно. Куда там! По капле цедит. Куркулиха зову ее. Обижается. А норова не меняет. Каждый год - по капле да по капле. И сок тяжеловатый, с горчинкой. – Куркулиха? - переспросила она.- Смешное слово!… – Да какое там смешное,- улыбнулся пастух.- Обыкновенное. Жадноватая, значит, прижимистая. Все себе да себе… А вот эту березу, видишь, она чуть склоненная, как бы к земле тянется, любят соловьи. Хочешь послушать пение, приходи вечеррм сюда. Обязательно самый переливчатый заглянет. И такие коленца отломит - закачаешься. А ты - стой, не бойся, что вспугнешь соловья, что он улетит… Защиту, что ли, в дереве чует? Не знаю. Секрет… Вскоре пастух и девушка вышли к реке в том месте, где она делала крутой, как локоть, изгиб. На темной воде у противоположного берега белели лилии. Можно было различить густые заросли камыша. Тихо. Пахнет водой и тиной. – Река?! -радостно мигнула звездочка. – Река-а,- отозвался пастух. – Красивая река,- сказала девушка,- но кривая. Я другие знаю. Прямые, как твои березы. – Да какая ж она кривая?! - обижаясь за свою речушку, отозвался пастух.- Это у нее изгиб здесь. Если обернуться птицей и подняться вверх над рекой, то он будет краше, чем шея лебединая. А рыбы в реке сколько! Во, слышь, плещется! К заре! – Рыбы? - звездочка опять мигнула непониманием, а большие глаза девушки насторожились.- Что это такое? – Как бы это тебе сказать… Мы, люди, на земле хозяева, самые мы главные на земле. А рыба - она молчаливая хозяйка воды. Только человек это забывает, думает, что везде он верховодит. Пастух взглянул на девушку - поняла ли? И добавил с лукавой улыбкой: – Тебе бы они понравились. Рыбы добрые и красивые, а чешуя, кожа рыбья, у них серебристая - играет, переливается… Сейчас на земле много рек пустых, мертвых, даже лягушек не осталось - доверховодился человек. А в нашей всякая есть рыбеха. И щука, и лещ, и язь, и окунь, и красноперка… Может, утречком, на самой зорьке,- сгоняю, только коров соберу,- порыбачим? – Может быть,- ответила девушка и нежно взяла его ладонь в свою.- А много у тебя коров? Он вздохнул. – С каждым годом все меньше. Нынче вот двадцать две пасу. Есть и еще одна. Но прихворнула что-то. Ласка ее кличут. И точно - норовом ласковая, тихая, послушная. Пастух вдруг осекся, взглянул на гостью. – Ну и разболтался я! Может, устала? Отдохнуть хочешь? – Что это - раз-бол-тал-ся? – Значит, говорю и говорю и говорю. Без остановки. Без умолку. – А-а,- она улыбнулась.- Это не опасно. А отдохнуть хочу. Они повернули обратно. – Ты извини за нескромный вопрос… Но откуда ты, красавица серебристая? – О,- она запнулась.- Я… из далекого далека. У нас реки прямыепрямые и все текут только в одну сторону, хотя раньше, давным-давно, как и у вас, каждая имела свой характер, и в них тоже водились молчаливые рыбы, но с красной чешуей. А кроны деревьев у нас синие… Я… я - разведчица, -хотя ты не должен об этом знать,- неожиданно закончила она. – Это не опасно,- вспоминая ее слова, сказал пастух со смешком, как будто бы ее рассказ был для “его никакой не диковиной. – Ты думаешь? - серьезно спросила она. – Да,- твердо сказал он.- Вот мы и пришли. А после паузы добавил: - Я вообще-то люблю поспать, а тут полночи уж позади. Ну да худа без добра не бывает. С тобой вот познакомился… – Как ты сказал? Худа без добра… – …не бывает. – Хорошее выражение! Красивое! Пастух установил лестничку, и они забрались в шалаш. Прежде чем отдыхать, пастух предложил девушке молока и хлеба. Ей очень понравился хлеб, обыкновенный - серый кирпичиком, уже даже чуть зачерствевший; она сказала, что в жизни ничего вкуснее не пробовала. Затем он предложил ей свою овчину, хотя она отказалась, говоря, что костюм у нее с подогревом, не замерзнет. – Подогрев подогревом,- возразил он,- а ничего нет лучше мягкой овчины. Поверь мне! Она промолчала, только звездочка мигнула как-то ласково и грустно. – Ну пока! - попрощался он, залезая на “второй” этаж, под самую крышу.- Как говорится, до скорого! Не проспать бы! Вот-вот заря. Соберу коров, пойдем порыбачим. Увидишь, как хорошо! Да, а зовут-то тебя как? – Яа,- сказала она. – Яа. Красивое имя. Надо же- Яа. Яа! Чудно!… А годков тебе сколько? – Годков? – Ну, лет. Сколько ты живешь? – Мне двадцать пять весен. – Двадцать пять… Да-а… А можно еще один нескромный вопрос, хоть и так уж, наверное, замучил тебя? – Ну что ты, совсем нет. Мне хорошо с тобой. – Яа, как так, ты говоришь, а без голоса, только звездочка мигает, но я все понимаю? И ты понимаешь мой язык. Девушка опустила глаза. – У нас тоже когда-то речь была живой,- сказала в задумчивости, а, может, ему так показалось.- И знаешь, даже похожа на вашу. Мама моей мамы, рассказывают, была чудесная певунья. Пела, значит. А сейчас каждому младенцу производится трансплантация специального устройства. Это легко, безболезненно почти - наука может все. Вырастая, каждый беззвучно передает свою мысль другому и понимает любой язык. Ученые считают, что это хорошо. Меньше энергозатрат, всякого шума. Комфортно… Яа поднесла ладони к вискам вздохнула, добавляя: – Только дети в наших городах не смеются… – Поди ж ты,- удивился пастух,- не смеются… А птицы, птицы поют? – Поют. Только все реже и глуше,- ответила Яа. – Да-а,- сказал пастух.- Ну, отдыхай, Яа… На зорьке хорошо спится. Едва он расположился на настиле под крышей, как его тотчас неизвестно почему сморил сон, и он заснул крепко, беспробудно. Девушка-звездочка померкла совсем. “ИОН, НЕ ДЕЛАЙТЕ ЭТОГО!” Яа проснулась рано - минута в минуту по заданной ночью команде. Уже рассвело - сквозь щель в занавеске на маленьком окошке пробивался тихий утренний свет. Нужно было спешить, но Яа думала о пастухе. Она захотела увидеть его и поднялась, едва не ударившись головой о настил, на котором спал пастух. Сквозь лаз она увидела его. Сон пастуха был безмятежен. Он спал на спине, подложив под голову вместо подушки свою руку. Яа не спешила покидать шалаш и человека с чистыми синими глазами. Ей очень захотелось что-то оставить пастуху на память. Из кармашка на куртке она достала маленький лоскуток материи, вытканный когда-то мамой из редкостных микробиоорганизмов. Лоскуток был бирюзового цвета и переливался точно живой. Еще раз взглянув на пастуха, Яа присела на корточки и положила лоскуток на овчину, которой укрывалась во сне. Затем решительным, но мягким движением коснулась лба, извлекла мерцающую звездочку. Что еще есть у нее? Ничего. Теперь впереди немота. Конечно, она поймет тех, кто встретит ее на борту космодома, а вот ответить сможет, лишь прибегнув к письму. Но она приняла решение. Все. Прощай, пастух! Если бы он видел сейчас Яа, то решил, что это большая птица, похожая на девушку, выпорхнула из гнезда и мягко опустилась на землю. Когда Яа вышла к реке, краешек неба на востоке был бледно-розовым. Пахло осокой, тиной, всплескивала рыба. “Он звал на рыбалку,- улыбнулась Яа.- Конечно, я сломала бы удочку. Ведь я никогда не ловила рыбу… Но он бы научил…” Ее космокатер стоял под огромным раскидистым деревом со стволом в три обхвата. В рассветной дымке казался загадочным, таинственным. Яа отключила систему защиты, и серебристый космокатер стал видим. Она вошла в кабину, проверила системы двигателя и наведения на космодом. Все в норме! Катер был простым и надежным. Она сначала отвела его к лужайке у самой реки, а затем нажала кнопку старта. Катер взмыл ввысь, оставляя за собой тонкую струю огня. След исчезал быстро - топливо было экономичным, а двигатель бесшумным. В иллюминатор Яа видела чуть поблескивающую змейку реки, с которой познакомил ее пастух, видела темный остров леса, а сама пыталась во что бы то ни стало разыскать, различить на убегающей чужой планете уютный шалаш на сваях среди маленькой поляны. Но взгляд выхватывал что-то другое, все не то да не то. Земля удалялась с каждой секундой быстрей и быстрей, и Яа с горечью подумала, что совсем скоро пастух проснется и, конечно, удивится, что ее уже нет, а потом погонит стадо пастись на луг, но вскоре позабудет о ночной встрече. Яа давным-давно, с самого детства не плакала, а теперь на глаза навернулись слезы. Она еще не понимала до конца, что же с ней произошло. На родной планете у нее был жених Иэрг. Сызмальства они жили в соседних дворах и даже закончили вместе, правда, в разных группах, двенадцать низших ступеней. Затем одновременно поступили в высшую. Но их знакомство было как у многих мальчишек и девчонок, которые едва здоровались друг с другом. Яа обучалась математической логике, Иэрг - архитектуре. Космоплавание было лишь ее увлечением, но она оказалась способной, и пять весен назад Яа рекомендовали в межзвездную экспедицию. Там она проявила себя с лучшей стороны. Когда Яа исполнилось двадцать две весны, кибер выбрал ей жениха. Им оказался… молодой архитектор Иэрг. Возражать было не принято - ведь браки свершаются на кибернесах. При первой встрече Иэрг совсем не понравился Яа. Уж очень сильно хотел угодить ей, беспрестанно улыбался, льстил, называл небесной красавицей и звездочкой судьбы. Яа знала, что есть девушки намного красивее,- зачем же обманывать? Кибер, однако, безошибочно вычислил, что дети Яа и Иэрга по интеллекту будут отвечать самым-разсамым высоким требованиям. В порядке было и с их родословными - они отлично накладывались одна на другую. Хм! Кибер подметил, что даже ростом Яа и Иэрг абсолютно под стать друг другу. Во всем редкостное и счастливое сочетание! После первого свидания Яа была удручена, но затем решила, что на поведении Иэрга сказалось волнение - мужчины в таких случаях редко умеют совладать с собой! А так он очень симпатичный парень, увлекается коллекционированием звездной пыли. Сейчас, по возвращении домой, они с Иэргом станут мужем и женой. Яа посмотрела в иллюминатор. Земля маленьким голубым шариком плыла внизу среди безграничного и тесного космического мира. Сиреневым огнем мигнула раз, второй, третий лампочка на панели управления. Вот-вот гавань космодома! Яа не почувствовала, как катер припарковался. У люка ее встречал Нэм - помощник руководителя экспедиции. Он сразу заметил изменения в облике Яа. – Что случилось, Яа? Ты не давала о себе знать. Тебя пленили чужаки? Но ведь она “онемела”, а Нэм, наверное, еще не понял этого. Она взяла его за руку, ощутив, что ее ладонь сделалась чуть влажной и была чуть теплее, чем ладонь соплеменника. Это почувствовал и Нэм, он осознал теперь и что-то другое. На механической лестнице они поднялись в приемный холл, где автомедик произвел послеполетную биообработку Яа. Затем, ступая по мягкой дорожке, источающей аромат лесов, прошли к комнате руководителя. Яа была рада, что по пути им не встретился никто. Такие деликатные люди, как Нэм, стали редкостью даже в космосе. Среди молодых их почти нет. Всех интересует, какой ты специалист и на что ты способен, где ты бывал и что видел, какие у тебя перспективы на службе и как к тебе относятся руководители. Но почти никого - какой ты человек, и что у тебя на душе. Уже давно абсолютно ясно, что душа - твое личное дело. Так считала и Яа, а тут что-то вдруг изменилось. Руководитель экспедиции Ион полулежал в кресле и занимался любимым занятием - чтением математического манускрипта древних. Он легко поднялся - никто не поверил бы, что Иону шла девяносто седьмая весна. – Яа,- улыбнулся он,- я ужасно рад тебя видеть! Девочка моя, где же ты запропастилась? Подвела связь? У них, конечно, весьма запущенная планета, бесхозная какая-то, много помех… Только теперь Ион заметил, что безмолвствует такая живая, такая обычно трепетная звезда Яа. Да ее просто нет! Ион обнял девушку и почувствовал, как она вздрагивает в давно забытом на их планете сильном волнении и необычно тепла, почти горяча. – Нэм, вы свободны! - сказал он помощнику, а Яа пригласил сесть в кресло. – Ты здорова, моя девочка? Яа кивнула. Ион достал несколько листов бумаги и самопис. – Что произошло? Расскажи, Яа. “Ион, я вас прошу не приступать к выполнению задания,- писала Яа.- Конечно, если мы попросим у землян несколько земных детей и постараемся создать для них у себя все условия, мы, возможно, дадим очень интересный материал для науки и первый такой эксперимент будет проведен. Но, Ион, люди Земли, по-моему, другие, я боюсь за их несмышленышей-детей. Я прошу вас, Ион, не делайте этого! Давайте что-нибудь придумаем, я знаю, вы мудрый. И еще одна просьба: не торопитесь, разговаривая со мной. Я не успеваю понять вас. Спасибо!” Прочитав записку, руководитель погрузился в раздумье. Он знал, что срыв задания может грозить отстранением от руководства космоэкспедициями минимум на пять весен. А он очень любил свою работу, к тому же он совсем не молод. Да и особых видимых причин не было. И так ясно, что земляне - другие, но задание есть задание, и в Центре, конечно, все предусмотрели, прежде чем решились снарядить их экспедицию. Да-а… Но Яа, Яа, умница, аналитик, и вдруг такое;… – Девочка моя, я понял тебя,- обратился он к Яа.- Но что случилось с тобой? Ты так и не ответила. А ведь я, по-моему, не должен потерять твое доверие… После паузы Яа взяла самопис. “Дорогой Ион, со мной все хорошо. И, конечно, я вам доверяю всецело. Но сейчас я бы хотела отдохнуть”. – Ну-ну, Яа,- всегда сдержанный Ион взмахнул рукой.- Как говорится, на лбу написано, что далеко не все хорошо! Яа улыбнулась. – Девочка моя, я не наивен. Ответь - ты только вела Наблюдения? “Нет, я вступила с ними в прямой контакт. Извините”,- написала Яа, а потом добавила: “Я понимаю, меня снимут с космоэкспедиций. По заслугам. Об одном прошу: не надо брать с собой их детей”. Ион вдруг весело мигнул звездочкой: – Слушай, Яа, мне надоело так общаться с тобой! Я соскучился по твоему огоньку! Наш медик совсем не плох. Ему по силам произвести трансплантацию прямо на борту. Давай провернем! Вернешься как ни в чем не бывало… Яа взяла самопис. “Мне нравится ваше “слушай”, уважаемый Ион. Как будто мы с вами и впрямь разговариваем в голос. Обидно, что “слушай” - это лишь лексический атавизм, что мы утратили речь. Но это к слову… Что касается операции, то мне не хочется делать ее на борту… Я бы сейчас отдохнула. Можно?” – Хорошо, я провожу тебя. Ответь только, пожалуйста, кто те земляне, с которыми ты вошла в контакт? “Это лишь один человек. Он пасет стадо животных, дающих продукт по имени “молоко”. Продукт очень вкусный, живой, совсем не то, что наши таблетки, кремы и пасты”. – Этот человек - старик какой-то? - лукаво спросил Ион. “Нет, он молодой, светловолосый, синеглазый. И добрый, очень добрый. Он встретил меня так, словно мы знакомы десять тысяч весен и не виделись всего несколько дней”. – Спасибо, Яа,- сказал Ион.- Я вижу, ты все-таки немножко доверяешь мне. Проводив девушку до ее каюты, Ион вызвал Нэма. – Мы с тобой работаем вместе уже очень долго,- сказал руководитель.- Я верю тебе и не привык обманывать… Мы прекращаем экспедицию и возвращаемся. Ты понял, Нэм? – Да, руководитель. Могу только сообщить, что автомедик не обнаружил у Яа очевидных внутрибиологических отклонений, как и каких-либо опасных бацилл. Видно, ей попался на Земле чистый уголок… Вам, наверное, нужно это знать. Ведь комиссия изучит все данные… – Да, Нэм. Спасибо тебе,- сказал Ион, а помолчав, добавил: - Помоему, у Яа болезнь поопаснее любого вируса… – Что же? - как всегда хладнокровно спросил Нэм. – Это, кажется, любовь… – Любовь? - переспросил Нэм.- Какой-то редкий космический грибок? – Нет,- сказал Ион.- Это было и у нас. Это когда глупое сердце становится сильнее разума и начинает командовать. Ты все понимаешь, а совладать с собой не можешь. Сердце ведет тебя и ведет… По крайней мере, так говорится в старинных книгах… – Жаль бедняжку Яа! - заметил Нэм.- Она была большая умница… – Почему “была”, Нэм. Не надо спешить. Пусть придет в себя. Может быть, все испарится, как сон. Знаешь, как это бывает. Не забывай, что она очень молода, что у нее уже давно нет никого из близких. – Тогда, возможно, останемся на орбите, выждем какое-то время и проведем операцию? Взвесьте еще раз… – Нет, Нэм. Я, конечно, знаю о возможных последствиях. Но я хорошо знаю и Яа, дочь моего друга. Если она и изменит свое мнение, то совсем не так быстро, как это бывает с иными нашими покладистыми сотрудниками. Она не из соглашателей. Человеком чести, твердым человеком был ее отец. Повторяю тебе: она вся в него. Поэтому опасаюсь, что проведение операции ухудшит ее состояние. Мне бы этого очень не хотелось… Яа еще спала, когда космодом снялся с орбиты и взял курс в сторону родной планеты. Яа снился сон, в котором пастух от всей души смеялся над тем, как она, неумеха, вытаскивала из реки серебристую плотвицу, неловко дергая удочкой. А Яа смотрела на пастуха, и ей хотелось, чтобы он все смеялся и смеялся, и они долго-долго ловили рыбу в чистой реке, где вода серовато-зеленая. Яа уже много времени, наверное, с самого детства, не снились цветные сны. СЛЕД НА ТРАВЕ – Ласка, ну, Ласка! Куда же ты? - кричал пастух вслед буренке, метнувшейся к обрыву над рекой. Догнав ее, потрепал по загривку: – Ласка, хорошая ты моя… Ласка болела, Ласке было плохо… Ну да ничего-ничего… Погуляем, травку пощиплем, водицы попьем… Ласка перешла на привычный неторопливый шаг. Стадо лениво тянулось к лугу за излучиной реки, посреди которого одиноко возвышался старый дуб. Пастух вновь вспомнил о событиях ночи. “Почему же Яа даже не попрощалась?” - в который раз задавал себе вопрос. Конечно, эта девушка с прохладной серебристой кожей и мерцающей звездочкой появилась не за тем, чтобы просто познакомиться с ним да попить молочка. Как это она сказала? “Я- разведчица…” Разведывают обычно у противника, врага. Вот задача! Пастух, однако, сердцем чувствовал, что Яа можно верить и нельзя ждать от нее зла. Хотя было в поведении Яа и много непонятного. Но она ведь с другой планеты другой галактики! Загадка Тунгусского метеорита и острова Пасхи, какие-то удивительные наскальные надписи, не поддающиеся расшифровке, и странный аэродром или космодром в Южной Америке, чей возраст трудно установить… Еще мальчишкой пастух читал и слышал об этом. И с той поры ему так и не ясно до конца, прилетали или нет на Землю другие люди? Почему снова не напомнят о себе? Может быть, каким-то неведомым, но добрым законом мироздания недопустима встреча различных межзвездных цивилизаций? Может быть, это залог их сохранения? Может быть, так предопределено, чтобы более развитая цивилизация не попыталась перестроить на свой лад, поработить более слабую? Ластух, правда, верил, что в далеком далеке, среди бесчисленных галактик, есть планеты, похожие на нашу, а на планетах живут люди, похожие на нас… Не может быть одиноким земное добро. Где-то далеко-далеко другое добро сражается с другим злом и так же никогда не проиграет, как и не победит. Ночное появление Яа лишь подтвердило его догадки. Хотя безответных вопросов в тысячу раз больше! Наука на многое отвечает, но пастух привык больше верить собственному сердцу. А вот ушла Яа нехорошо, нет, нехорошо! Не по-русски! Сейчас бы добрались до луга, пустили бы коров пастись, а сами на бережок - удочки закидывать… Это он, тютя-матютя, во всем виноват! Конечно, Яа испугалась, что днем на рыбалке ее кто-то увидит. Шутка ли? Серебристая, волосы, что смоль, а во лбу, как говорится, звезда горит… Не знает ведь, что места кругом тихие-претихие, днем с огнем никого не сыщешь - люди редко сюда заглядывают, разве что осенью по грибы. Как же это он не догадался, не предупредил?! А может, спешила? Но все равно могла хоть на минутку разбудить - неужели бы он не понял, стал задавать лишние вопросы?… Странно и другое. Уходя, Яа оставила свою. звездочку и какой-то удивительный переливчатый лоскуток. Это не шутка! Он ведь понимает, что звездочка - не простое украшение, не бирюлька. Это - язык Яа, ее связь с другими. Теперь звездочка пульсировала мерно и грустно в укромном уголке под крышей его шалаша. Незаметно пастух пригнал стадо на луг. Могучий дуб со стволом в три обхвата, словно случайно выбежавший из лесной чащобы, был виден издалека. Однако местечко дуб выбрал отличное. Земля тут была необыкновенной - травы росли сочные, их очень любили коровы, а цветы с этого луга долго не вяли. Пастух дал животным волю пастись, а сам прилег на траву неподалеку от дуба. Вдруг почти прямо перед собой он увидел черное выжженное пятно диаметром около полуметра. По краям оно было очень ровным, как если бы кто-то обронил на траву раскаленную круглую металлическую болванку. Это не кострище. Костер оставляет после себя головешки и березовый, сосновый, в зависимости от дров, запах. Чуть смолянистое пятно не имело никакого запаха. Спустя полчаса его разморило на солнцепеке, и он задремал. Пастух очнулся, услышав мычание. Поднял голову - над ним склонилась Ласка. Она смотрела добрыми вишнево-коричневыми глазами-, точно упрекая: как же это ты уснул, друг сердечный? Нас-то на кого бросил? Тут же пастух услышал, что его окликнули. Он узнал голос Веньки Теплова, деревенского паренька, восьмиклассника. Венька шел вдоль берега со стороны села вместе с долговязым сутуловатым человеком в темном костюме. Пастух помахал Веньке рукой, а потом встал и побрел навстречу гостям. Венька был паренек застенчивый и молчаливый. Учился он неважно, едва-едва на тройки; силой не отличался, одноклассники, и мальчишки, и девчонки, чуть посмеивались над ним, что случается, когда одни люди не могут понять других и всех меряют на один аршин. Только пастух знал тайную Венькину страсть - астрономию. Еще третьеклассником Венька раздобыл где-то учебник по астрономии и мог часами напролет рассматривать картинки планет. Потом с помощью “Книги-почтой” он насобирал целую уйму астрономических книг. Зимой он почти каждый вечер проводил у пастуха, тихонько сидел с книжкой на просторном самодельном стуле, поджав ноги. Изредка Венька прерывал чтение - и свое, и пастуха - одним и тем же обращением: – Хочу спросить… Пастух кивал головой, произносил “ну-ну”, и Венька задавал вопрос. Ясное дело, про звезды, летательные аппараты, следы пришельцев. Время от времени Венька произносил: “Да, Сергей Королев рано умер” - и горько-горько вздыхал. Открытку с портретом Королева он неизменно носил с собой в кармане куртки. Об этом тоже знал только пастух. Даже маме Венька ничего не говорил. Хватит, что она и так украдкой вздыхает: остальные трое, дети как дети, а этот, поди ж ты, звездочет. И дружбу сына с пастухом в душе она не очень одобряла, хотя и не мешала ей. За последнее время Венька вытянулся, и сейчас он показался пастуху еще более подросшим, хотя не виделись они от силы дней десять. – Вот,- сказал Венька, когда поздоровались,- товарищ из области. Побеседовать хочет. Председатель послал. Товарищ из области взмок от жары и вытирал платочком пот со лба. Ему было лет тридцать. За чуть дымчатыми стеклами очков скрывались маленькие колючие.глазенки, смотревшиеся немного странно на круглом розовом лице. – Вы бы пиджачок-то скинули! - предложил пастух.- А тo угореть недолго. Солнце вон как шпарит! – Да, ничего, ничего, не беспокойтесь,- скороговоркой проговорил гость.- У меня к вам всего два-три вопроса. Это мы раз-два - и дело с концом. – О чем речь!… А ты, Веня,- обратился пастух к мальчишке,присмотри-ка, будь другом, за буренками… Пастух и человек из областного центра спустились на песчаный берег реки. – Вы, говорят, давно в этих краях,- начал приезжий. – Сызмальства. – Хорошо, наверное, знаете окрестности? – Да уж как знаю, так и знаю,- осторожно сказал пастух. Ему стало скучно и захотелось, чтобы разговор закончился быстрее. Может, еще не прошла дремота, а может, еще почему. – Ночью ничего особенного не заметили в атмосфере или в окружающей среде? - спросил гость. – Как же не заметил- заметил! Что было, что было- страсть!… Может, присядем? Вот сюда, сюда - на кочки. Садитесь, не бойтесь - чисто, мягко, лучше всякого кресла… Гость торопливо сел, спросил нетерпеливо: - И что же, что заметили? – Давненько не было таких звездных ночей. Летом, знаете, самые звездные ночи - самые тихие. Это я давно заметил. Покой наступает повсюду, и звезды как бы приближаются. Честное слово, закури наш председатель свой курительный табак “Особенный” шестого класса - самые бы дальние звезды задохнулись. Губы приезжего непроизвольно дернулись. – Извините, но меня интересуют немного другие вещи. Может быть, вы слышали подозрительный шум или видели сияние? – Шум? Нет. Говорю же - тишь да гладь. И звезды на небе красивые. Так бы и не отрывал глаз… – Больше ничего? - словно не слыша пастуха, переспросил гость. – Ну как же ничего? Рассвет наступил ранний и теплый, горизонт горел золотом на востоке - к хорошей погоде. А вот клева, видно, не будет. Да что там - точно не будет! Рыба на дно ляжет. – Ясно,- остановил пастуха человек из области.- Спасибо. Дополнительно ничего не сообщите? По существу? Пастух пожал плечами. Приезжий поднялся с кочки, еще раз поблагодарил пастуха. Они вернулись на луг. Пастух кликнул Веньку. – Извините, если что не так,- сказал, прощаясь, пастух. Приезжий кивнул, вытер пот со лба, поправил очки и галстук: - Пойдем, мальчик. Покажешь обратную дорогу. Они двинулись к селу. “Что за странный гость? - думал пастух, глядя им вслед.- Разве скажешь такому штырю всю правду?” Но ему стало не по себе - лгать всегда неприятно. Приближался полдень, становилось жарче, и пастух решил спрятаться под кроной старого дуба. Скоро к нему подошла Ласка и улеглась рядом, головой к пастуху. Вид у коровы был умиротворенный и сытый. На душе у пастуха полегчало. Но спустя какое-то время он почувствовал беспричинную тревогу и ему почудилось, что Яа зовет его или даже прощается с ним человеческим голосом, как обыкновенная земная девушка. Он поднял голову, стараясь что-то разглядеть в небе. Пронизанное солнцем, оно было столь ярким, что слепило глаза. Пастух даже чихнул. Вернувшись в шалаш, он сразу бросился к звездочке. “А вдруг человек из области решил осмотреть шалаш?” - неожиданно пронзила мысль. Но звездочка была на месте. Она пульсировала так же мерно, как и утром. Только, кажется, немножко поблекла. НЕМОТА Сильный дождь хлестал в окно. Он и разбудил ее. Открыв глаза, Яа не сразу осознала, где она. Но буквально через несколько мгновений ясно вспомнила, как они приземлились в космогавани “Элба-4”, как на борт поднялся санитар и Провел ее к медицинскому махолету, как прощался с ней руководитель экспедиции, добрый, осунувшийся за последние дни Ион - поглаживая ее по голове, он неустанно твердил: “Все будет хорошо. Только ты не упрямься, моя девочка. Трансплантация нужна. Нужна, и не перечь мне… Я навещу тебя через пару дней…” Затем махолет приземлился во дворе госпиталя. Яа поместили в восстановительной палате, куда постоянно подавался целительный воздух, нагнетаемый по специальному трубопроводу с гор… Дождь стучал и стучал. Это был хороший, увлажняющий и плодородный дождь. К утру его остановят. Но он напомнил Яа пастуха, и девушка с грустью подумала, что даже не знает, утро или вечер сейчас на Земле и что делает пастух. Наверное, пасет свое стадо и ни о чем не думает. Ей вдруг сильно захотелось, чтобы пастух вспомнил о ней. Хотя бы разок, один-единственный разочек… На другое утро к Яа пришел главный медик. Он был в розовом халате - под цвет ее палаты, где все также было нежно-розовой окраски: и стены, и шкафчики, и кровать, и белье, и шторы, все-все. Даже цветок в розовой вазочке был специальной селекции - розовые лепестки, розовые листочки, только стебель обычного синего цвета, правда, с легким розовато-фиолетовым отливом. Главный медик придвинул к ее кровати розовый стульчик, сел и деловито спросил: – Яа, почему вы отказываетесь от операции? Я воспринимаю это лишь как девичий каприз. Не более. Объективные показатели здоровья у вас распрекрасные. Давайте условимся о времени операции. Вы будете готовы завтра?… Ах, да! - спохватился главный медик и достал из шкафчика бумагу и самопис.- Видите, до чего вы меня довели! Даже забыл, что вы у нас молчунья. Такая красавица - никогда не подумаешь. “Я бы не хотела спешить”,- коротко написала Яа, подумав: “Доктору тоже безразлично, что у тебя на душе. Подавай объективные показатели”. Главный медик вскочил со стула, сверкнул на Яа звездочкой: – Как это не хотела бы! Ваше состояние на контроле Центра. Вам очень нужно, чтобы у госпиталя, у меня, у вашего руководителя Иона были неприятности? Такого еще не бывало! Она не хотела бы! Как так?! Главный медик взволнованно заходил по комнате. Она жестом пригласила его сесть на место, написала ответ: “Нет, я не хочу ни для кого никаких неприятностей… Хотите, я напишу в Центр, что отказываюсь, или, вернее, прошу подождать с операцией? Извините меня, пoймите…” Главный медик прочел записку, как-то смешно взмахнул руками, поднялся и вышел из палаты, не прощаясь. И чего хочет эта девчонка?! Никакой логики… Яа была даже рада, что ее оставили в покое, хотя вскоре на душе стало грустно. Думала о том, что ее никто не навестит - ни мама, ни папа. Они погибли десять весен назад во время развлекательно-экскурсионной поездки на звезду “Зэлла”, где можно наблюдать редкостное явление цветных светящихся туманов - сказочный сон наяву! Сестер и братьев у Яа не было. Самым близким человеком был Ион - друг отца. Только сейчас Яа поймала себя на мысли, что до сих пор ни разу не вспомнила об Иэрге. От него пока никаких вестей. Может быть, он в командировке или на архитектурном симпозиуме? Удивительно, но ей совсем не хотелось видеть Иэрга, она даже не знала, расскажет ли ему о миссии на Земле и о знакомстве с пастухом. Она представила красивое, точеное лицо Иэрга, его четкие слова: – Как, Яа, ты нарушила инструкцию о статусе невидимости? Вступила в прямой контакт с чужими без совета с руководителем? Это безрассудство! Я тебя осуждаю, Яа. Ты поступила очень плохо. Но всегда ли правильные слова отражают истину? Интересно, подумала затем Яа, разве бывает так, чтобы чужие оказывались ближе и понятнее, чем свои? И разве должно быть, чтобы далекий инопланетный человек казался роднее того, кто станет через несколько дней твоим мужем? И почему она не может забыть о каком-то пастухе - человеке, занятом примитивным трудом? И это она - дочь цивилизации, куда более развитой, чем земная? И почему в ней крепнет странное желание - принять немоту во имя трудной, почти недостижимой цели, о которой она впервые задумалась еще на борту космодома? Затем ей стало немного страшно, и она подумала: “Неужели все это не пройдет, и это не болезнь и не наваждение?” Перед ней приоткрылась дорога в совершенно иной мир, и она не знала, что ее ждет… Два раза в замедленном импульсе вспыхнула над розовой дверью розовая лампочка - сигнал, что сейчас по разрешению медика появится гость. Кто бы это мог быть? В палату вошел Ион, и Яа очень обрадовалась, и Ион увидел это по ее глазам. Он выглядел посвежевшим, отдохнувшим - не то что в конце экспедиции. Яа быстро написала записку: “Дорогой Ион, я очень-очень рада видеть вас. Я боялась, что зайдет Иэрг, а это вы. Я вижу вас и вспоминаю папу. Спасибо, вы принесли замечательные листья. Они зеленые и напоминают те, что я видела на Земле. Таких мне никто никогда не дарил”. Сдержанный Ион улыбнулся: – Девочка моя, я специально попросил доставить эти листья дереби из горного леса гряды Улу, как ты знаешь, довольно далекой. Какая изящная зубчатость окантовки! Какая загадочность в паутине прожилок на каждом листочке! Я читаю их как книгу! К тому же листья долго не скручиваются, не вянут, а погибают в одну ночь - просто на зависть нам! Раз - и нет! Легко и быстро. Про себя Ион подумал, что, делая заказ, он забыл, что листья дереби имеют не синий, а зеленый цвет. И правда, как на той чертовой Земле. Яа уже писала записку: “Ион, я разделяю ваш восторг, но все же расскажите, как дела и какова степень неприятностей, которые я принесла вам? Только говорите как есть, хорошо?” Ион удивился: – Ты как-то изменилась, Яа, повзрослела, что ли, если это возможно за три дня… Ну да ладно! Мы старики все чего-то выискиваем в молодых… Что касается меня, то я на время отстранен от звания руководителя космоэкспедиций. Мне сказали, что наш полет долго готовили не для того, чтобы так бездарно завалить… Но, по правде сказать, меня больше интересует твое состояние, моя девочка. О себе я не беспокоюсь. В конце концов осуществлю мечту - проведу остаток весен в путешествиях. Знаешь, как говаривали в старину: путь к большому счастью лежит через большие несчастья?… “А пастух говорил: худа без добра не бывает. Это точнее и лучше!” - вспомнила Яа. На бумаге она написала: “У меня все хорошо. Розовый цвет очень успокаивает. Главный медик очень симпатичный и потешно мечется по комнате… Тут, наверное, так мало больных, что он уже забыл, как себя с ними вести… Короче, все хорошо”. Ион взял ее за руку. – Только мне не говори, что не соглашаешься на операцию потому, что крайне приятно несколько дней отдохнуть в розовом будуаре и покапризничать. Уж я-то знаю тебя. Ты что-то задумала. Старого Иона не проведешь! Яа с благодарной улыбкой взглянула на него, потом запиской попросила взять в шкафу ее куртку. Из потайного кармашка она вынула записывающее устройство - обычное походное, круглое и плоское, как пуговичка. Яа включила его. Чей-то голос зазвучал мягко и приятно, но первых слов Ион не мог понять, так как трудно сразу произвести перенастройку на нужный язык. Когда это произошло, Ион понял, что слышит запись разговора с тем человеком, который пасет животных, дающих продукт под названием “молоко”. “Вот мои березы,- говорил тот человек.- Не смотри, что все они похожи друг на дружку. Это только снаружи- прямые и белые. А так… Вот эта, видишь, высокая, худенькая, а соку по весне дает - только банки успевай подставлять, и сок сладкий, душистый. Пьешь - не напьешься. А эта, видишь, толстушка…” После паузы Ион сказал: – По-моему, я понял тебя… Это невероятно… Я хочу тебя предостеречь… Расскажу историю, которую узнал незадолго до нашей экспедиции на Землю. История немного жутковатая, но, думаю, ты простишь меня. Яа ласково коснулась его руки, показав глазами, что, конечно же, простит. Ион начал рассказ. – По тайному заказу той службы Центра, что нас посылала на Землю, семь весен назад один наш малыш был оставлен на ночь в роще на гряде Улу, где обитает стадо обезов - редких человекоподобных существ. Может быть, ты слышала и запись их общения между собой - они резко, гортанно кричат. Эти пещерные существа очень осторожны, их редко удается наблюдать даже специалистам. Так или иначе, но малыш исчез из поля зрения надолго. Начали думать, что он просто погиб. Не выжил или был растерзан. Но потом, спустя несколько весен, его следы нашлись. Трое смельчаков-биологов после двухнедельной охоты хитростью отлучили малыша от стада… Ион помолчал, потом продолжил: – Накануне нашей экспедиции я ездил в Улу. Среди биологoв есть мой друг. Он показал мне того малыша. Так, без задней мысли, как секретную экзотику. Его держат в клетке. Это не человек и не обез. И теперь ему не жить ни там, ни тут… Иногда он как будто ни 6 того ни с сего резко и одновременно жалобно вскрикивает. Звездочка на его лбу просто засохла, превратилась в какую-то нашлепку. Жуть! Лечение невозможно. Он ушел от нас, но не пристал и к ним… Да, Яа, ни там, ни тут… Наверное, теперь ты поймешь, что еще стало причиной, когда я без особых колебаний согласился на твое предложение не просить у людей Земли их детей. Но сейчас я вижу в этой истории и второй смысл. Это касается тебя… Яа погладила руку Иона, написала: “Спасибо вам. Вы всегда беспокоитесь обо мне как о дочери. И вы так мудры…” Вечером Яа получила письмо от Иэрга. “Милая Яа! - писал он.- Мне рассказали о твоем поведении в экспедиции, а также о том, что ты проявляешь сейчас необъяснимое упрямство, отказываешься от трансплантации, тем самым выступая против общепринятых и прекрасных вещей и норм поведения. Надо быть как все - это прекрасный и незыблемый закон. Он проверен временем. Именно благодаря ему вокруг нас есть все то, что есть, и наша жизнь прекрасна и размеренна. Ты бросаешь всем нам вызов. Это неправильно. Я не понимаю тебя, осуждаю и не хотел бы видеть до тех пор, пока ты не сделаешь операцию. Это чрезвычайно важно для всех нас. С самыми добрыми пожеланиями - твой законный жених Иэрг”. “Ах-ах,- подумала Яа.- “Для всех нас”,- какая трогательная забота. Лучше хотя бы из вежливости обрадовался, что я вернулась живою…” К ночи снова был вызван дождь - наступил сезон полива, но ветер повернул в другую сторону, и струи дождя не бились в окно Яа. В наступившей тишине она еще сильнее ощутила всю тягостность немоты и одиночества. Хотя бы Ион вышел на связь и не оставлял ее надолго одну. Что с ней? Почему она стала чувствительна чуть не до слез? Это ведь дурной тон. Раньше такого не случалось. ВЫГОВОР ПРЕДСЕДАТЕЛЯ Октябрь был мягкий, солнечный. Лежебоке или соне могло вовсе показаться, что зима никогда не наступит, а снег будет лежать только в холодильниках и в Арктике. К полудню становилось так тепло, что иногда над лугом у реки порхали робкие бабочки. Пастух, хоть и перекочевал уже в деревенский дом и не выгонял стадо на выпас, поднимался по привычке ни свет ни заря. На рассвете чувствовалось - тепло истаивает на глазах. Солнце вставало раз за разом все позднее, в ложбинах стлался туман, который был густ и прохладен, как будто проказливые мальчишки растворили в воздухе молочное мороженое. Пастух любил в эту пору ходить по грибы, он знал очень удачливые места, но нынче грибов было так много, особенно маленьких черношапочных груздей и ярких мухоморов, что даже не требовалось забираться в чащу. Однажды ему попался красноголовик, иначе говоря, подосиновик на крепкой, как ствол березы, ножке. А ведь он считался исчезнувшим. Пастух, однако, верил в силу и неутомимость земли, как и в то; что наступит время, когда на нее вернется многое из утраченного. Ведь возвратились же в реки, стоило только по-настоящему захотеть людям, очень многие рыбы. Прохладным октябрьским утром, едва пастух, вернувшись из лесу, выложил грибы из корзинки в таз, он услышал, что возле дома застучал и замолк мотор вездеходного мотоэлектротракторишки. Обычно он работал бесшумно, как швейная машинка, но тут, видно, что-то случилось, а запчастей на складе не оказалось. Пастух вышел на крыльцо. – Эй, пастух! - крикнула ему секретарь правления колхоза, девушка веселая и разбитная.- Тебя председатель кличет. Подвезти или сам доберешься? – Доберусь, не беспокойся! - отозвался пастух. – Как знаешь! - засмеялась девушка.- А то бы подбросила! Мне как раз по дороге! – Спасибо, я сам,- повторил пастух.- Да и грибы разобрать нужно. Вон, видишь, целая корзина. – Была охота по лесам время терять! В магазине готовых бери - не хочу. Отборные шампиньоны. – Это то, да не то,- ответил чуть сконфуженно пастух.- Да и у меня отборные. Что попало не беру. Девушка махнула рукой и завела мотор, но тут же заглушила двигатель. – Ты бы, пастух, поставил наконец телефон. А то один в селе без связи остался. – Мне и без телефона хорошо,- сказал пастух.- У меня своя связь. – Ну-ну,- засмеялась девушка снова.- Связист ты наш ненаглядный! Потом оборвала смех, добро взглянула на пастуха, будто что-то сказать хотела, но промолчала и резко тронула с места. Пастух вернулся в дом, разобрал грибы, спустил их в погреб, а затем быстро собрался. Надо знать нрав председателя - тот терпеть не мог болтунов и опаздывающих. Он называл их - “лишние люди”. Когда ему говорили, что так в свое время называли любимых героев Пушкина и Лермонтова, он, пыхая трубкой, говорил: “Ничего такого не знаю. По мне лишний- кто языком мелет, а в деле не смеет… Так-то, друг любезный, и не иначе!” Поднимаясь по лестнице в кабинет председателя, пастух понял, что колхозный голова давно на месте: пахло его любимым табаком сорта “Особенный”. Когда председателя спрашивали, где он достает этакую дрянь, тот односложно и загадочно отвечал: “Из старых запасов” - и гладил лысую голову, довольно хмыкая. Запасам было, наверное, лет сто. Кто-то из бывших колхозных курильщиков разведал, что такой сорт табака выпускался в семидесятых или восьмидесятых годах прошлого, двадцатого века. Председатель восседал за огромным столом, близоруко уткнувшись в какие-то бумаги. Поверхности стола едва не касалась застывшая в уголке рта большая курительная трубка. Что она большая, огромная, было особенно видно на фоне добродушного и просторного председателева лица. – О, пастух! Садись, друг любезный. Жду тебя. Молодец, шустро прибыл! – А что, бывали случаи? - как бы даже с ехидцей спросил пастух, зная, что председатель не выносит поддакивателей, чем он сильно нравился пастуху. – Нет-нет. Шучу. Ты у нас не опаздываешь, птичка ранняя… Кстати, друг любезный, Ласка твоя любимая, говорят, опять захворала? – Это правда,- огорченно сказал пастух.- Уж и не знаю, что делать. Беда. И то с хозяйкой делали, и это - не помогает пока. Но ничего, поднимем на ноги. Ласка у нас существо, нежное, но стойкое. Это с ней не впервой! – Ладно, думай,- рубанул председатель рукой воздух и пыхнул трубкой.- Я-то по другому поводу тебя вызвал. Тут, понимаешь, получил я на днях нагоняй. Да что там нагоняй - разнос настоящий! И он указал большим пальцем куда-то вверх, где были потолок и звезды. Пастух удивленно взглянул на председателя. Тот продолжал: – Был вот в райцентре, и там мне рассказали, что летом с тобой встречался сотрудник космической разведки, и ты его, между нами говоря, обвел вокруг пальца. Мне-то, конечно, сказали иначе - дезинформировал. То есть ты сказал якобы, что какой-то конкретной ночью ничего подозрительного в округе не видел и не слышал. Но выяснилось, что специальные приборы - их показания, правда, были расшифрованы позже - говорят о другом. – Какой ночью? О чем о другом? - спросил пастух, как бы ничего не понимая. – Ну, что в нашем районе находились инородные космические тела. Зафиксированы отклонения в магнитном поле, а на лугу недалеко от твоей сторожки возле старого дуба обнаружены следы сгорания неизвестного топлива. – И что же? – И то. Все вокруг тебя крутится. Вокруг избушки твоей на курьих ножках. Прикидывается еще! Ваньку передо мной валяет! Пастух по-прежнему молчал, загадочно улыбаясь. – Что молчишь? Дезинформировал или не дезинформировал? Пастух сказал: - Не дезинформировал. – А что же тогда? - пыхнул трубкою председатель, заходясь от возмущения. – Обвел вокруг пальца,- ответил пастух.- Обмишурил, короче. Председатель вскочил с кресла, колобком выкатился в центр кабинета. – Я так и думал! Меня не проведешь. Знаю тебя, друг любезный! Аи да молодец! - председатель заходил по комнате, потирая руки.- Ничего не знает. Ничего не понимает. Творец! Небожитель! Пастух оставался спокоен. – Хорошо, что я так им и сказал, что не мог ты, простая душа, дезинформировать. Если бы, сказал я, пастух что-нибудь видел - не стал бы юлить… Так, поверь, и сказал… Да-а… Знал я, знал заранее, что покрыть тебя нужно!… Поэт-стихотворец!… Ночами ему не спится! Муза к нему прилетает!… Голос председателя гремел весенним громом… – Ну и что? - остановился он напротив пастуха лицом к лицу.И как ты с пришельцами общался? Стишата свои небось читал? Пастух молчал. – Ну, скажи, скажи,, друг любезный. Мне-то скажи,- пыхкал председатель трубкой. – Хорошо общался,- ответил пастух.- Примерно. Вежливо. Сказал, что хозяйство наше передовое, хозрасчетное. Миллионер и т. д. – Ага,- прервал его председатель.- Говори-балакай. Так я тебе и поверил. Нечего мне голову морочить. Я тебе не звездная разведка и не космометеопрогноз! Затем он вздохнул и сказал обреченно: – Ладно, иди. Жду от тебя к Октябрьским праздникам оду в честь передовиков. Вон как люди-то работают! У соседей, смотришь, и там химия, и тут речку отравили. А у нас - и чистота, и хозяйство с прибылью! – Да, округу вы бережете. И людям даете развернуться. За то любим и ценим,- сказал пастух. – Ладно, говори-балакай! Так я тебе и поверил,- зашумел председатель, улыбаясь.- О черт, пора трубку выбивать! Заходи просто так, друг любезный. Скучаю без тебя!… По дороге домой пастух перебирал в памяти детали разговора. Смотрика, доискалась космическая разведка - не прошло и года. Вот оперативность! Просто завидная… А о себе все говорят: мимо нас и звездная мышь не прошмыгнет… Председатель, спасибо ему, выручил. Словно сердцем почуял, что ничего важного пастух не сообщил бы косморазведчикам. Не рассказывать же было про встречу с Яа. Про их ночную прогулку, беседу у берез, про молоко. Тут бы, правда, и сам председатель его не поддержал. “Как Яа?! Мало тебе красавиц в колхозе? До сих пор неженатиком ходишь. Вон, например, секретарша у меня - чем не невеста? С высшим филологическим образованием. С ЭВМ на “ты”. С домашним комбайном на “ты”. Секрет старинных блинов да пирогов знает. Машину водит… Свободный мне художник! Пушкинист! Музодер!” Трудно даже представить шквал его ругательств. Причем слово “музодер” было лишь одним из его собственных лексических изобретений… Иногда пастуху казалось, что случившееся той летней ночью было не с ним вовсе, а пригрезилось. Но ведь совсем не обман - маленькая звездочка, что мерцает на лоскутке живой переливчатой материи. Вернувшись в село из своей избушки на сваях, он положил эти памятные вещицы на стол в тесноватой комнатке на чердаке, где зимой читал долгими часами и писал стихи. В последнее время он все чаще вспоминал Яа, и ему все Кюльше казалось, что серебристая девушка с далекой планеты была не очень счастливой. Он думал даже, что она была, как и он, одинока. А одинокий человек на чужой планете должен осознавать себя в тысячу раз более одиноким, и только если понять это, можно понять и его. Наверное, он немножко понял Яа, хотя тогда тем более странно, что она ушла, не попрощавшись. Иначе как? Ведь если ты понял кого-то, он должен обязательно это почувствовать. Обидно, что очень часто мы не понимаем даже тех, кто рядом с нами, даже близких. Смотрим и не видим, считаем, что все у них презамечательно, и скупимся всякий раз на ободряющее, доброе слово, а людям, оказывается, плохо и одиноко, и для поддержки им нужно совсем немножко - одно сердечное ласковое словечко. Но где, где оно? В мире так всего стало много, даже с избытком. Кроме доброты и милосердия, любви и уважительности друг к другу, хотя бы и к первому встречному… Стыдно признаться даже себе самому, но порой пастух мысленно разговаривал с Яа: то жаловался на коровьи хворобы, то рассказывал, какой красивой выдалась в этом году осень и какую изумительную паутину выткали в лесу работяги-пауки, то сообщал, что в газетах информируют о новых космических рейсах в пределах нашей Галактики… Пока нашей, Яа. Хотя - пока или не пока - он ведь даже не знает, откуда Яа… Пастух усмехнулся. Расскажи он подобное председателю, тот наверняка сказал бы: “Пойди-ка, друг любезный, хорошенько выспись. Работать, работать надо, вкалывать, как говорили раньше, а не витать в облаках…” Дома пастух с часок повозился в огороде, потом поднялся в комнату под крышей. Лоскуток бирюзовой материи переливался все так же весело, точно живая морская волна, а вот звездочка… звездочка погасла. Она смотрела на пастуха холодно и недвижимо, как ослепший глаз. “ОДУМАЙСЯ, ЯА!” Махолет поднялся с госпитальной аэроплощадки и взял курс на гряду Улу. Собственно, слово “махолет” осталось в обороте с тех давних времен, когда и хлеб был хлебом, то есть когда его выпекали и подавали на стол подрумяненным, с душистой розовой мякотью, а не загоняли концентрат в малюсенький тюбик, которого с лихвой хватало на неделю. Так и махолет был лишен теперь каких бы то ни было лопастей, крыльев, стабилизатора. Это был комфортабельный обтекаемый катер, формой напоминавший чуть вытянутую сливу и окрашенный так же, как обычная слива, в серебристо-пепельный цвет. Но Яа любила махолеты. И такие небольшие, прогулочные, на каком летела сейчас к гряде Улу. И крейсерские, которые брали по пятьсот пассажиров. В последнее время эти лайнеры стали делать более тихоходными. В полете можно рассмотреть землю- реки, моря, горы, поля и даже услышать гул двигателей: его усилили по просьбе пассажиров, чтобы иллюзия полета и возможных опасностей была полнее. Кроме того, авиапассажирам раздавались всеми позабытые замороженные фрукты в хрустящих стаканчиках и цветные леденцы на палочках. Дети ради этого просились в воздушные рейсы, топая ногами на родителей и одурманенно сверкая звездочками, готовые на все. Пилот махолета, на котором вылетела Яа, оказался далеко не молодым. Его черные волосы стали почти полностью голубыми, лицо бороздили морщины, серебристая кожа выцвела, посерела. Но он оставался поюношески подтянутым, темно-фиолетовые глаза смотрели озорно. Вел он махолет мастерски, и Яа, не отрываясь, смотрела сквозь прозрачное днище на проплывавшую внизу землю. Чем дальше на юг уносил их махолет, тем насыщеннее красками становилась она. Вот проплыли гигантские поляны оргусов - необычных цветов, растущих лишь здесь. Их бутоны были ничем не примечательны на вид, но когда оргусы распускались, то сорванным цветком можно было легко закрыть все лицо. Лепестки'переливались, искрились, словно изваянные из горного стекла, хотя были очень нежны и каждый оргус жил лишь один день. Подносить их близко к лицу не рекомендовалось. Запах оргусов был терпок и крепок - человек моментально начинал задыхаться, а глаза слезились. Но сверху оргусы - а была пора их цветения - смотрелись живописнейшим бесконечным ковром, небрежно брошенным на сопки. Много раз Яа видела эту картину, но восхищалась ею и теперь, хотя вдруг ясно ощутила всю ее экзотичность, которая, продлись зрелище дольше, наверное, надоела бы. Но ведь не случайно оргусы отцветают быстро! Цветочный оазис сменила сплошная - от горизонта до горизонта - зона лесов. Привольной синей лентой они, казалось, опоясали всю землю, навевая покой и умиротворенность. Полет увлек Яа. “Эх, Ион, Ион! Друг, спаситель!” - по-доброму вспоминала она руководителя. Яа, конечно, разгадала потаенный смысл затеи с ее поездкой в Улу. Ион хотел, чтобы в дороге и там, среди горных отрогов, возле норовистых горных речушек и водопадов, пронзительной ночной тишины, она еще раз оценила единственность и неповторимость родной планеты. Земля лечит. Не с тех ли стародавних времен, когда к ране прикладывали землю, сохранилось это выражение? За такую искреннюю заботу Яа была горячо благодарна Иону. И хоть сначала отказывалась от поездки, затем решила, что она нужна ей. Что же до Иэрга, то если вдуматься, у Яа, пожалуй, не было оснований считать его поведение из рук вон выходящим. Ведь это она не выполнила задание в космической экспедиции, она приняла сан звездной немой. Как должен поступить он? Ведь контакт со странной упрямицей мог повредить удачно начавшейся карьере. И потом, может быть, своим резким неприятием Иэрг просто подталкивал ее к операции, чтобы она стала как все? Как знать? Наверное, не все так просто. Надо ли спешить осуждать? Хотя прозревающим сердцем Яа чувствовала, Иэрг больше думает не о ней, а о себе. Ее размышления прервал пилот. Увидев, что Яа задумалась, он тронул ее за локоть и глазами указал направо. Внизу в глубокой котловине лежало озеро, совершенно круглое, как если бы один великан обвел гигантским циркулем круг среди горных кряжей, а другой не менее сильный великан аккуратно выбил среди громад круглейшую из самых круглых лунок. Но двум педантам-великанам, видно, и этого показалось мало - они разбросали по дну семена удивительных растений и только потом накачали из глубоких недр чистейшую воду. Растения прижились, размножились, и теперь озеро казалось сверху подсвеченным изнутри гигантским тускловатым пунцово-фиолетовым фонарем. Название озера - Сиэн-мэ, что значит “Вечная загадка”. Нигде на планете не было фиолетовых озер, и все попытки раскрыть его тайну были пока безуспешными. Пилот посмотрел на Яа, еще раз кивнул в сторону озера и сдержанно улыбнулся. Вскоре горная гряда стала сходить на нет, местность становилась более лесистой - показалась Дин-бэн, Большая дорога. О ней знал каждый. Она опоясывала планету гигантским обручем с севера на юг, тогда как Дин-бэн проходила с востока на запад. Трассы то бежали широкой лентой среди полей и лесов, то уходили в тоннели, то выбегали к морям, где их продолжением были быстроходные паромы. Особенно впечатляли суперскоростные участки, один из которых видели сейчас пилот и Яа. Динбэн взметнулась среди сопок на высоких сваях, укрытая прозрачной сферической крышей. Под ней в разреженном воздухе' молниями сновали навстречу друг другу белые, серебристые и синие машины, управляемые системами, которые исключали аварию. Дин-бэн и Дин-бэн-два были любимыми магистралями. У тех, кто улетал в космические экспедиции, была в ходу присказка: “Быстрей бы на Дин…” Пилот взглянул на нее: – Я вижу, вам понравилось путешествие. Уверен, Улу вас тоже не разочарует. Я преклоняюсь перед вкусом Иона. По мне для отдыха нет лучше места, чем Улу. Конечно, для тех, кто не помешан на исследованиях глубинных морских впадин. Даже полет на другие звезды, хоть на саму “Зэллу”, по-моему, не так интересен… Он не знал, что у “Зэллы” погибли ее отец и мать. Она улыбнулась. – Вы знаете, Яа,- застенчиво мигнул звездочкой пилот,- я украдкой наблюдал за вами… У вас удивительная улыбка. Я встречаю такие все реже… Не знаю, как это передать. Она идет изнутри, это не маска, не пустая любезность… Вы спокойны, хотя должны быть как на иголках, ведь вы как бы вне общества… Я говорю понятно? Яа кивнула и коснулась ладошкой его руки. – О, нам пора садиться,- сказал пилот. Махолет мягко приземлился на площадке среди небольшой горной долины. Их поджидал один из смельчаков-биологов, друзей Иона. – Ион передал мне, что желательно вас не тревожить,- сказал он после знакомства.- Мы приготовили уютный домик на краю лагеря, у горной тропы. Вам никто не будет докучать. Живите сколько душе угодно. Там есть прекрасная стена “Пятнашки”. Наверное, Ион рассказывал?… Пешком они дошли до ее жилища. Пилот и биолог попрощались с ней, выразив надежду, что она не будет затворницей. “Какие все-таки другие люди вдали от центров,- думала Яа.- Этот периферийный пилот! Этот биолог! Они видят меня, а не мои функции. Они говорят то, что думают и чувствуют, а не то, что умно и беспрекословно… Ум так скучен…” Она приняла освежающий душ, подкрепилась порцией редчайшего деликатеса - цветочной пыльцы, настоянной на соке горной сливы, и прилегла отдохнуть. Когда Яа проснулась, надвигались сумерки. Она немножко понежилась в постели, а затем ей вдруг захотелось поиграть в “Пятнашки”. Стена помещалась в пристройке к дому - в строении, которое своим видом напоминало большой стеклянный короб, а не шар, как было принято на планете. Собственно, название “стена” не являлось точным. Это скорее была лестница с убегающими вверх широкими ступенями. Но это были не обычные ступени, а своего рода клавиши. Вертикальные же ребра ступеней представляли собой экран - они изготовлялись из специального флюоресцирующего стеклопластика. Вверху лестницы помещалось устройство, которое улавливало и конденсировало особые лучи Большого светила. Суть игры заключалась в том, что, ступая с клавиши на клавишу, можно было добиться от “стены” музыкального звучания, которое сопровождалось игрой цвета на экранах. В мерцании огней ты словно становился частью цветомузыкальной какофонии. “Стена” загадочным образом отражала в цвете и музыке твое душевное состояние. Сначала Яа с осторожностью ступала по клавишам нижнего регистра. Потом ее потянуло выше. Крепнувшая, плывущая мелодия зазвучала высоко и грустно. На нее откликнулись зеленый и желтый цвета экрана во всех оттенках, иногда примешивался фиолетовый. В бликах света Яа металась по клавишам, как желто-зеленый лучик или трепетный зеленый росток, росток какое-то нездешний. Если бы сейчас Ион или его друзьябиологи увидели Яа, они были бы удивлены и мелодией, необычно напевной. Ион заметил бы и изменения в лице девушки - черты его стали задумчивее, мягче. Но Яа, конечно, никому бы не призналась, что думает в эти минуты о простом и бесхитростном человеке, пасущем коров v реки. Когда игра усладила, но и утомила Яа, она остановилась, вышла на улицу и ступила на горную тропу, находясь еще во власти игры. И стена не могла успокоиться. Затухая, она вспыхивала то зелеными, то желтыми всполохами. Наступил вечер, но темнота еще не сгустилась, воздух был чист и свеж. Тропа, то ныряя вниз, то поднимаясь, шла вдоль горного склона, а слева журчал прячущийся в камнях ручей. За поворотом взору открылась живописная долина. Ручей обернулся крохотным озером. На водопой пришли клетчатый длинношеий кежер, который, сделав глоток воды, поднимал маленькую голову на шее-кране и смешно вертел ею из стороны в сторону, пять или шесть пушистых, розовых и быстроногих зомов, которые то и дело норовили боднуть друг друга маленькими синими рожками и не стеснялись задираться к кежеру. Эти мне зомы! Им все нипочем! Не сразу заметила Яа маленькую длиннохвостую и остроносую алису, которая устроилась в ногах у кежера, время от времени бросая осуждающий взгляд на шаловливых зомов. Но откуда над озером свет? Серебрилась вода, каждый камешек на дне был как на ладони. Ах, вот что! Это биологи использовали дедовский способ - светильник на воздушном шаре. Но, конечно, Яа не знала, что звери долго привыкали к освещению, побаивались: кто же так низко опустил с неба ночное светило? Потом все это им даже понравилось, а красавец кежер, чувствуя близость людей, начинал задаваться - крутил головой и весело фыркал. Яа долго наблюдала за зверями… Вернувшись домой, она не захотела ни читать, ни смотреть живые объемные картины - здесь была целая картотека о жизни животных. Ей хотелось спать, и она заснула легко и спокойно. Ей приснился сон: она, пастух и мама пьют из кринок молоко под большим деревом, а отец на зеленом лугу кнутом сгоняет коров. Утром по видеосвязи она соединилась с биологами и запиской поблагодарила их за уют, вкусные гостинцы и великолепное зрелище у водопоя. Она извинилась, что не сможет пока навещать их. После завтрака Яа ушла в горы, а затем, вернувшись, немного поиграла в “Пятнашки” и снова отправилась в горы, и так повторялось пять раз на дню. К вечеру девушка была совершенно утомленной, и нийто не смог бы сказать, что она отдыхает, оградив себя от малейшего беспокойства. Прошло несколько дней, и при очередной связи ее новые знакомые вскользь, чтобы не обидеть ее, заметили, что, очевидно, она чересчур увлекается игрой в “Пятнашки”, почти не отдыхает, хотя выражение их лиц говорило: Яа просто измождена! Спустя неделю она выглядела свежее, и биологи пошутили - замечания мужчин иногда все же действуют. Яа улыбнулась… Минуло много дней. Как-то забавный маленький кибер притащил ей письмо и не отдавал, пока Яа не сыграла на стене мелодию модного танца. Видно, кибера науськали его хозяева. Тявкнув “спасибо” металлическим голосом на старом звуковом языке, он убежал. Письмо было от Иэрга. “Мне грустно сознавать, что ты безответственно относишься к идее нашего брачного союза, когда-то одобренной и нами обоими. Но я все еще жду, у нас прекрасная программа на будущее - я вновь проверял ее на машине. Одумайся, Яа! Очень прошу тебя”. Письмо на этом не кончалось, но Яа не захотела продолжать чтение. Однажды вечером биологи вызвали ее на связь. – Милая Яа,- просил старший.- С вами жаждет побеседовать Ион. Не заглянете ли к нам? Как она соскучилась по Иону! У нее сердце рвалось вон, когда была нажата кнопка связи, на экране появилось объемное изображение улыбающегося Иона, немножко постаревшего за это, видно, нелегкое для него время. – Яа, девочка моя, страшно рад тебя видеть! Кажется, прошла целая вечность. О, горный воздух тебе на пользу! Только почему я не вижу блокнота для записей? Или ты собираешься только слушать? Или в Улу ты позабыла обо всем на свете? – Нет,- произнесла первое слово Яа, точно боясь своего голоса, зазвучавшего на людях впервые.- Блокнот не понадобится. Я страшно соскучилась и… Ион сжал руками перильца кресла. – Как? - недоуменно мигнул он звездочкой.- Невероятно! Я все предполагал… Но в такие короткие сроки… Эх, сердце, глупое сердце! Яа, девочка моя!… ДАЖЕ ЕСЛИ РЕКА ПОДО ЛЬДОМ – Венька! -позвал зачитавшегося мальчишку пастух.- Отвлекись!… Дров принести надо. Сходи, пока картошку чищу. Венька без всякой охоты оторвал глаза от книги, поправил очки и лишь потом вышел из-за стола, снял с вешалки шапку, нахлобучил на голову. – Смотри-ка, герой! Кожух, кожух надень! - крикнул вслед пастух. – Надену,- буркнул Венька. На крыльце он остановился, застегнул пуговицы - к ночи крепко подмораживало. Зима выдалась очень суровой, порой термометр показывал минус десять. Звезды проступали ясно. Одни казались очень далекими, другие были ближе, одни мерцали ярким желтым светом, другие светили блекло, а некоторые ты видел будто через запотевшее красноватое стекло. Венька давно заметил это, правда, пастух подсказал. Но только сегодня, штудируя том астрономической энциклопедии на букву М, он узнал, что секрет ясности или неясности ночных светил во многом объясняется наличием межзвездной пыли. Мальчишки в классе считают, что пыль - это ерунда, давно пора соорудить космический пылесос и раз и навсегда покончить в околоземном пространстве со всякой пылью. Хм, не так это просто, хотя в межзвездном газе пыли всего лишь один процент. Процент-то процент, но она поглощает свет, и поэтому мы почти не видим в направлении на Млечный Путь тех звезд, которые расположены довольно близко - в каких-то 3-4 тысячах световых лет от нас. Да и зачем, рассуждал теперь Венька, пыль эту сосать? Проку-то много ли! И, опять же, нарушение естественной гармонии. Венька тут во всем был согласен с пастухом: “Мир вокруг нас разумен. Мы не должны учить его и перестраивать на свой лад. Мы должны учиться у него. То, что кажется в природе глупым и страшным, по сути целесообразно”. Сзади Веньку шибануло дверью. Раздался голос пастуха: – Давно не виделись! Я уж думал, на тебя волки напали, помочь решил им твои косточки обглодать, а ты жив-здоров. Ничто не берет! – Звезды,- указал Венька на небо.- Млечный Путь. И пыли сегодня мало. – Да, Млечный Путь,- согласился пастух.- И погодёнка не пыльная. – Все бы тебе, пастух, шутить,- обиделся Венька. – А как же!… Скажи лучше, дрова где? Кто картошку, жаренную на сале, заказывал? Венька, вздохнув, спустился с крыльца и побрел к сараю. Дров он решил набрать побольше, но как только поленница вырастала до подбородка, строение рушилось, словно карточный домик. Наконец Венька выстроил более-менее приличную и, кажется, не шаткую поленницу. Надо идти, иначе пастух оставит его без картошки или заставит декламировать стихи жившего чуть не триста лет назад поэта Тредиаковского. А у того лексика - язык сломать можно! Но пастух любит старинные стихи, а больше других - Пушкина. Веньке Пушкин тоже очень нравится, однако предвидеть космическую эру он все же не смог. Пастух на это говорит, что космос - дело астрономии и других наук, дело же поэзии - душа, чей космос вечен, бесконечен и безмерен. Венька поскользнулся, дрова посыпались вниз. Венька нагнулся, чтобы собрать их, а тут соскочили очки, и он стал шарить руками по заиндевевшей дорожке. Вот они! Хорошо, уцелели. Собрал дрова, поднялся на крыльцо, ногой открыл дверь. – Ну, как там Млечный Путь? - спросил его пастух, когда он вошел в комнату.- Бежит? – Бежит,- уже весело сказал Венька - пахло жареной картошкой, очки на месте, скоро можно снова за чтение. Они подбросили в печку дров, Венька взглянул на пастуха. – Хочу спросить,- начал с обычного захода. – Ну-ну, давай, не стесняйся. – Ты только не обижайся, пастух… Мы сегодня спорили о тебе. Этот рыжий Игорь все шумел, как пустое ведро: нашли мне поэта- пастуха нашего! Да он стихи свои из всеми забытых книг сдирает! А сам - деревенщина, коровам хвосты крутит… Кое-кто его поддержал. Почему, дескать, если он поэт, то все в деревне да в деревне. Поле, речка, лес. Ни поездок, ни путешествий… Нелюдимый, молчаливый… Пастух улыбнулся синими своими глазами. – Эх, Игорь-Игорь. Добрая ему корова Ласка молоко дает, а сам он почему-то зол да и, наверное, не очень умен… Уж если поэт - так сразу небожитель. Или по крайней мере столичный житель. Знаешь, как Пушкин писал? Пока не требует поэта К священной жертве Аполлон, В заботах суетного света Он малодушно погружен… Поэзия, Венька, это не слова и строчки, а состояние души, ее озарение, которое дает возможность проникнуть глубоко в сердце и помыслы человека. Только оно и может оживить слова. Это немногим дано, да и приходит не часто. И от географии поэзия не зависит. Ей нужны обычный мир, обычный человек, мир человека, человек в мире, а это везде. И в городе, и в селе, и в космосе. Везде, где природа и люди. Красивые слова каждый знает, хотя всякое слово красиво - все зависит от того, в каком ряду и как стоит. Это как по лесу идти. Один видит - красота, душу радует, для другого - лес и лес, трава да ветки, ничего особенного. Хотя у обоих зрение стопроцентное. Или вот, ты знаешь, рифмовать научили даже ЭВМ. А поэтическая строка- редкость… Ой, Венька, кажется, картошка горит! Но картошка не подгорела, удалась на славу. Когда сели за стол, Венька взял из тарелки соленый огурец и сказал: - Хочу спросить. – Ну-ну, давай. – Недавно я прочитал твои новые стихи. Два особенно запомнились. Про планету, где леса сини, реки серебристы, дома круглы как шары, где люди безъязыки, а дети не смеются. И про девушку, чья походка легка, как дуновение ветерка. Она хочет петь, а не может, хочет любить, а не разрешается. Ты назвал стихи фантастическими… Мне кажется, пастух, что ты был на этой планете, а девушка - никакая не выдумка. Ты очень лукавый, я знаю… – Хм,- сказал пастух.- Конечно, я был на той планете, и девушка- совсем не выдумка. Я был везде и видел все, о чем пишу. Пастух стал задумчив и серьезен. Только с Венькой он мог быть таким, а обычно оставался, как был, пастух пастухом - молчаливым, красивым, молодым. Вдруг он вскричал: – Эх, Венька, я совсем забыл про кислое молоко. Недавно вычитал дедовский рецепт - соленые огурцы в кислом молоке. Ну-ка давай в погреб! Они прошли в сени. Пастух поднял крышку погреба, Венька по лестнице соскользнул вниз и, пока искал банку с кислым молоком, чуть не расколол одну из соседних. Она звонко звякнула. – Надо гостей ждать,- заметил наверху пастух.- Примета. Вернулись за стол. – Хочу спросить,- начал Венька. – Ну-ну,- сказал пастух.- Дай только блюдо сооружу. Попробуешь - закачаешься! Он нарезал соленые огурцы в большую таро.чку с кислым.молоком. Зачерпнули деревянными ложками, которые были сделаны руками пастуха. – Да-да!… Ничего! – Вкуснятина! - причмокнул Венька. – Так что ты хотел спросить? – Я про черную дыру,- чуть не поперхнулся Венька.- Понимаешь, пастух, я читаю об этом, где только можно, но не могу толком представить. Закрою глаза, но никак не вижу, какая она. Вроде ясно, что дыра эта может появиться в результате сильнейшего сжатия какой-то массы. При этом поле тяготения вырастает настолько, что не выпускает ни свет, ни любое другое излучение, ни сигнал, ни тело. Что-то вроде огромной всасывающей воронки в бездне космоса. Это представляю… Но дальше-то что? Что с той сжатой массой? Ведь была звезда или планета. Может быть, даже с людьми? Страх! И особенно страшно, что если попадешь в такой колодец, будь ты хоть на самом наилучшем корабле, назад не вернешься! Вот чудеса-то! Пастух ответил не сразу. – Да, чудеса… А видишь, Венька, ничто нас так не страшит, как уход в безвестность, в никуда, в беспамятство. Однако стоит представить, что встретишься даже в этой твоей черной дыре с живым существом, хоть с собачонкой звездной, уже не так страшно. Нужно, чтобы кто-то рядом был, пока живешь. И чтобы кто-то тебя продолжил. По крайней мере, чтобы в ком-то ты оставил след. Так устроен человек. К добру тянется, к общению, одному ему никак… А еще не хочет быть просто травинкой среди других травинок. Хочет быть с особинкой… – Наверное,- согласился Венька. Они услышали стук в дверь. – Кто бы? - спросил пастух. – За мной, видимо, брата послали. Десять скоро. Пастух пошел открывать. Распахнув дверь, впотьмах не сразу узнал гостя. Рука нашла кнопку выключателя, вспыхнул свет. – Яа?… Ты?! Боже мой, ты совсем налегке! В такой мороз! Родная, не замерзла? – Ты забыл, что у меня костюм с подогревом,- сказала Яа по-русски красивым мелодичным голосом. – Заходи же, быстрее! Заходи!… Венька, Яа вернулась! Я же говорил, кто-то придет! Венька оторопело смотрел на девушку в легком облегающем фигуру голубом костюме. Как можно вернуться из стихотворения? Да еще в таком виде? Это все равно, что из черной дыры. – Венька, мигом чашку для чая! И варенья клубничного! – Ты обещал порыбачить,- вдруг сказала Яа, точно тот давний разговор состоялся вчера.- А река подо льдом. Я видела. – Мы устроим подледный лов. Это ничуть не хуже!… Но при чем рыбалка?! Главное- ты вернулась! Я знал… Я так ждал тебя!… Вот так. Они встретились. А разве может быть иначе, если очень чего-то хотят? |
||
|