"Владимир Моисеев. Творчество душевнобольных кошек" - читать интересную книгу автора

праздник, черт его подери. Так почему бы нам не отправиться в бар. Может
быть, там я стану для вас просто Килгором, и мы оставим мистера Хеминга для
официальных мероприятий?
- Вы танцуете?
- Очень плохо.
- А после четырех сухих дайкири?
- Не пробовал, - признался я. - Обычно после четырех дайкири меня тянет
безответственно философствовать.
- Так в чем же дело? Пойдемте наполним наш танец философским смыслом.

*

Неизвестно откуда вынырнувший Николас немедленно увязался за нами.
Этого следовало ожидать - он всегда готов составить компанию направляющимся
в бар. Но поскольку мы не обращали на него никакого внимания, - не нарочно,
просто так получилось, - он обиделся и отстал, решил поискать развлечения в
другом месте. То есть, это я так подумал, что он обиделся. Не исключено, что
он обрадовался за нас. Художники бывают иногда чрезвычайно тактичными.
В лучшем баре Сан-Лоренцо было... как и в любом другом баре - сумрачно,
спокойно, лениво. Почему бары по всему миру абсолютно одинаковы, хоть убей,
не понимаю! Все дело, надо полагать, в знаменитом американском
провинциализме. Усталый американский турист, насытившийся красотами
обследуемого им мира, имеет право отдохнуть вечером в стандартном баре. Со
стандартными удобствами, со стандартными напитками и стандартным
обслуживанием...
- Красота! - пошутил я, устроившись у стойки и зажав в руках свой
первый бокал с сухим дайкири. - Абсолютная стандартизация - вершина
цивилизации.
Нина мою шутку не оценила.
Я стал сбивчиво объяснять, что имел в виду. Довольно быстро мне это
надоело, тем более, что Нина к рассказу о сравнительных характеристиках
баров различных стран мира отнеслась более, чем равнодушно.
- Вы любите цветы? - спросил я, чтобы сменить тему разговора.
- Только речные лилии...
Я вздрогнул. "Речные лилии" - так назывался сборник рассказов, который
я написал после того, как был брошен своей первой женой. Не знаю уж,
случайно ли Нина вспомнила об этой тоненькой книжице, никогда не имевшей
сколько бы то ни было заметного успеха у критиков. Никогда больше я не писал
таких сентиментальных, основанных на личных переживаниях текстов. Мне
казалось, что сборник давно и прочно забыт. Меньше всего я рассчитывал
услышать его название, отправившись с девушкой в бар. Только литературовед
мог знать об этом сборнике.
- Через сто лет ваш сборник обязательно станет чрезвычайно
популярным, - сказала Нина и улыбнулась.
- Хочу поцеловать вам руку.
- В чем же дело?
- Боюсь поцарапать. У меня пересохли губы, они теперь как бритвы.
- Это легко поправить.
Нина быстро поцеловала меня в губы. Я почувствовал ее легкое
прикосновение. Чем-то этот поцелуй отличался от прочих. Мне ли не знать,