"Ева Модиньяни. Крестная мать" - читать интересную книгу автора

выстрела из пистолета или очереди из автомата лучше, чем долгая болезнь или
унизительная беспомощность. Он боялся, что даст трещину монолит власти,
созданный годами труда, ценой жертв и крови. Умри он сейчас, в чьи руки
попадет организация? Ее раздерут на куски рычащие шавки, готовые загрызть
друг друга за горсть долларов, за обломок власти.
Во времена детства его идеалом был барон Равануза, фамилия которого -
символ наследственной удачи, престижа, переходящего из поколения в
поколение. Бароны Равануза ценили свое происхождение, знали цель, они не
выпускали фортуну из рук. А его отец Тонино Лателла, поденщик, вечно маялся
в поисках куска хлеба для себя и жены Марии Розарии, маленькой женщины с
большими испуганными глазами, замученной непосильным трудом и лишениями. Они
были ничем, ничтожнее пыли или камней на жесткой земле имения Равануза,
ничтожнее скотины, о которой заботились, которую берегли.
В 1915 году, перед тем как Италия объявила войну Австро-Венгрии после
потопления немецкой торпедой английского трансатлантического лайнера
"Лузитания", Франческо Лателла эмигрировал в Соединенные Штаты. Ему было
пятнадцать лет, за спиной он нес мешок со своими пожитками, его поддерживала
непоколебимая вера, что все в руках божьих, нужно только молиться.
Неукротимая воля помогала действовать так, словно ему все по плечу. Он
брался с улыбкой за самую унизительную работу, уверенный, что наступит
перелом к лучшему. Самое хорошее, что он оставил на родине, равнялось самому
худшему в Новом Свете. Он смотрел в будущее сквозь розовые очки. Оптимизм и
юношеская жажда жизни питали иллюзию бессмертия и неуязвимости, помогали
преодолевать самые трудные испытания. Скажем, работу на кухне роскошной
гостиницы, где приходилось отскребать огромные котлы, залезая в них. Одежда,
волосы, кожа пропитывались едкой вонью подливок, от этого запаха
отворачивались даже прохожие на улице.
Однажды после изнурительной ночной смены он возвращался, шатаясь от
усталости, пропахший мерзкой вонью. Его втянули в драку, которую он, став
случайным свидетелем, попытался унять. Когда приехала полиция, Фрэнка
сгребли вместе со всеми. Из того случая он вынес убеждение, что невиновным
достается больше всех. Он был восемнадцатилетним, сильным, как молодой
бычок, парнишкой, и со всей мощью крепких своих мышц старался вырваться от
полицейских, тянувших его в "воронок". Вероятно, молотя руками, словно
палицей, он ударил представителя власти, и тогда полицейский огрел Фрэнка
дубинкой - он потерял сознание. Пришел в себя в камере предварительного
заключения среди пьяниц и уголовников. С ним держались отчужденно:
сокамерники знали, что он обвиняется в сопротивлении властям. Фрэнк мог бы
выйти тут же под залог в пятьдесят долларов, но все, что у него было, - это
несколько мелких монет в кармане и живописный кровоподтек на лице.
Оставалось только ждать приговора. Торопливый, но справедливый судья
оправдал его два дня спустя за недостаточностью улик.
Случилось это в субботу, выпустили его во вторник, он тут же отправился
на работу - на кухню в ресторан гостиницы. Но на его месте уже работал
молоденький парнишка, жаждущий куска хлеба. Фрэнк износил ботинки в поисках
работы, но, оказалось, этот огромный город, с его стремительно мчащейся
жизнью, не мог ничего предложить ему.
Однажды зимой средь белого дня Фрэнк украл в аптеке упаковку таблеток.
Полицейский засек его и преградил путь. Фрэнк уложил его ударом в
подбородок. Свидетели, три женщины и два мужчины, дали показания о краже и