"Душан Митана. Сквозняк и другие" - читать интересную книгу автора

образом, атеистические воззрения. Он был одержим решимостью бороться против
церковного мракобесия, ибо с тех пор, как десять лет назад ему удалили
апендикс, он стал убежденным богоборцем. Все было глубоко продумано: раз
существует нечто столь ненужное, как апендикс, то совершенно ясно - не
существует и предопределенная Богом абсолютная целесообразность, которая
служила бы доказательством мудрости Создателя. Наличие апендикса, стало
быть, повлекло за собой отрицание Бога. Наконец, он обрел душевный покой,
хотя надо сказать: прежде чем начать писать свое прощальное слово над
усопшим налогоплательщиком, он всегда - чем черт не шутит - быстро и
потихоньку молился.
- Как тебе кажется мое вступление, Вероника? "Искони стекают речные
воды в моря, затем вновь возвращаются на сушу, совершая свой вековечный
круговорот. И жизнь такова: она зарождается, расцветает и угасает. У нее нет
ни конца, ни начала. И потому вечны любовь и смерть, рождение и умирание.
Наш добрый друг, достигший финиша своего бытия, подобно майскому дождю,
удобрял своим усердием и талантами нашу жизнь, а теперь пришел черед с ним
прощаться..." Хорошо, нет? - Виктор, потирая ладони, разгоряченные
творческим пылом, продолжал писать.
Вероника знала, что для Виктора ее мнение ничего не значит, знала, что
он читает вслух написанное лишь по привычке и из желания ошеломить ее своей
находчивостью и оригинальностью (Виктор в самом деле считал эти фразы
собственным творчеством, давно забыв, что когда-то выписал их из брошюры
надгробных речей, и многократный повтор их вызывал в нем сладостное ощущение
оригинальности, столь милое сердцу всех эпигонов), знала, что с таким же
удовлетворением он читал бы все это и какому-нибудь домашнему зверю,
заведись такой у них; но это было полностью исключено: когда пять лет назад
она робко обмолвилась о своем желании приютить собаку или кошку, Виктор
сделался почти невменяем от злости. - Не пори чушь! - закричал он, но,
заметив ее испуганное лицо, добавил голосом, полным отцовского понимания. -
Разве тебе невдомек, что тем самым мы бы мучили животных?
Тогда она еще верила ему, думала, что в нем действительно говорит
сочувствие к несчастным животным, чахнущим в унылых городских жилищах, да,
тогда она верила ему, но теперь, услыхав, с каким вдохновением он читает
начало своей надгробной речи, вдруг с ужасом подумала: Нет, он не хочет ни
собаки, ни кошки не потому, что сочувствует им, а потому, что это живые
создания, а он ненавидит жизнь.
И внезапно, с чувством удручающего прозрения она поняла: в последнее
время она так настойчиво ищет не что иное, как самое себя и любовь, что
заполнила бы пустоту этой квартиры и ее одинокой души. И голосом, в котором
дрожало удивление собственной смелостью, она спросила: - Виктор, а ты вообще
осознаешь, что я еще живу?
Подняв голову, Виктор минуту смотрел на нее с выражением недоуменного
изумления: как если бы вдруг заговорило кресло, стол или одно из трех
крашеных пасхальных яиц, покрытых пылью забвения посреди фарфора и граненого
стекла в горке. Потом, встав из-за стола, он подошел к ней, ласково погладил
ее по волосам и успокаивающе сказал: - Прости, Вероника. Все изменится.
Голубые глаза Вероники широко раскрылись в немом вопросе, который вывел
Виктора из растерянности. Он сообразил, что его ответ приобрел некое
неподходящее, по меньшей мере двусмысленное, значение, и потому добавил: -
Точнее я хотел сказать... в последнее время я немного забросил тебя. Не