"Габриэла Мистраль. Избранная проза" - читать интересную книгу автора

поперек, я побывала в бесчисленных фиордах, бухтах, портах, но,
оказывается, не знала - не ведала, что такое - Залив. Мне запомнилось
определение залива в географическом учебнике моего детства: "Вторжение моря
на сушу". А здесь, здесь в землю вонзен огромный зеленый нож моря, и вода
вдали волнуется, точно разгневанный дьявол - катит-накатывается ее
немолчный рев. Есть бухта много шире, она счастливее других, в ней свободно
располагается до трехсот парусников. Есть и такие замечательные, как наша,
перуанская, в Кальяо, с почти безупречным полукругом береговой линии. Но и
ее не сравнить с таким совершенным творением природы, как Неаполитанский
залив, что похож на огромную золотистую грудь самого Бога...
Средиземное море, которое сумело втиснуть океан в свои золотые ножны,
творилось, поднимаясь на новые ступени цивилизации, так артистично и
вдохновенно, как и его чудесные раковины.
Залив расположен не в центральной части моря, в связи с этим мне
вспоминается одно прекрасное рассуждение: "Сердце - самое совершенное, что
есть в человеческом теле, и, стало быть, место, которое оно выбрало для
себя, - тоже самое совершенное!" Ну так согласитесь, что этот чудесный
залив и есть сердце Средиземного моря. Сердце из золота и синевы, которое
бьется гулко и трепетно.
Я просто наслаждаюсь дугой Залива от Позилиппо до Соренто, я испытываю
то тихое удовольствие, с каким обычно поглаживаю округлые плоды. Прежде
моей душе ничего не говорила дуга, как понятие геометрическое. А вот теперь
я ее полюбила, потому что она наполнилась жизнью. Ее обрисовывает белая
пенистая кромка, а синева насыщает, уводя в бесконечность.
Мои глаза пьют и пьют глубокую синеву, не замечая других красок, они
покоятся в этой синеве, как подрумяненный пирожок в нежном масле.
Неаполитанский залив... Какая неизбывная услада!
И вместе с запахами, это ласковое покачивание. Нет нигде столь живой и
подвижной воды, она то и дело взмахивает тысячами тысяч золотистых ресниц.
Волны неспешно подбегают к берегу с веселой грацией - небольшие, округлые,
без резких взмахов, без натиска... Это почти человеческое подношение
нежности, тихая самоотдача. Я воспринимаю Неаполитанский залив, как великий
дар, и грущу, что его безграничная щедрость выпала мне лишь на короткий
миг.
Я буду видеть синеву еще много дней, - говорю я своим спутницам... То
есть, буду видеть мир в этой пречистой Благодати.
Мы живем напротив Замка Барбароссы, над самым морем. Я слушаю
неумолчный шум совсем иного прибоя - крики моряков. Гляжу, как они ходят
туда-сюда, то переругиваясь друг с другом, то весело распевая...
У них внутри шумят морские волны, их пьянит вино этого моря (помимо
земного...). Они - смуглые, невысокие и глаза у них лукавые и счастливые,
как у карликов на немецких открытках. Поутру они как обычно съедят четыре
душистых рыбешки, зажаренные на свежем масле, выпьют свою порцию капри или
фалерно, поцелуют жен и уйдут рыбачить. А с моря, которое горячит их кровь,
возвращаются еще более оживленными, и снова - целуются, как целовались их
деды, их прадеды, и чувственные греки - их дальние предки. Они неотесанные,
грубые по бедности и по той же бедности - нагловатые, но все равно вызывают
невероятную симпатию, как белки в тропиках. Их поразительная неаккуратность
переходит все границы и уже не раздражает, а смешит. По любому поводу эти
моряки клянутся. И с какой страстью! Они встречают суда под крики