"Габриэла Мистраль. Избранная проза" - читать интересную книгу автора

в озере. И капли этой ледяной воды скатывались по моей груди..." Это были
капли, стучавшие по кровле, - пишет Жорж Санд, - и его творенье пронизано
неподражаемой гармонией дождевых капель".
Бедный Шопен! Лишь чувственность свела вместе столь различных людей, и
в наказание за этот обманный союз один подле другого были глубоко
несчастны. Они делили кров и пищу, но не сумели делить любовь. Брезгливое
чувство к человеку больному усиливалось в ней с каждым часом. Любовь с
сияющими очами, что не видит любимого обезображенным, и целует уста, не
замечая, что они тронуты болезнью, никогда не была ее любовью. Ей было
неведомо терпение, с которым не спят до полуночи, чтобы прикрыть больную
грудь, и не было у нее чуткости, обостряющей слух, дабы каждой жилкой
отозваться на стон близкого человека, будто он исходит из ее собственного
нутра. Она не спешила к создателю ноктюрнов, который весь горел по ночам и
которого "ранила до крови даже тень".
Пожилая женщина из Вальдемосы, напичканная всяческими скандальными
историями, все еще рассказывает о переполохе, который вызвала у местных
жителей эта женщина с непривычно короткой стрижкой.
Тут дело еще в том, что испанец, живущий в местечке, которое стало
курортом, разительно отличается от швейцарца или француза с Лазурного
берега: испанец не умеет быть ни равнодушным, ни снисходительным к чужакам,
которые, приезжая на время, живут бок о бок с его домом. Обостренное
чувство собственного достоинства не дозволяет ему быть терпимым.
Ну, а наш Рубен? Тоже гость Вальдемосы... Почти все местные жители его
помнят и наперебой спешат рассказать о нем.
Он был высокий, - говорят, - грузный, и ходил среди олив тяжело, точно
вконец уставший человек. А речь похожа на вашу, с таким же акцентом,
который мы еще помним.
Была у него подруга, глухая, и зря он выказывал ей такую нежность,
она, эта Франсиска Санчес ездит теперь по миру, собирая все подряд о
человеке, который ее воспел, чтобы придать себе больше весу.
Он всегда был какой-то уставший, говорят майоркинцы. А я говорю себе:
"Да! Уставший от поэтических Америк, которые увязли в трясине дурного вкуса
и в своих бескрайних пастбищах. Уставший от женщин, которых любил одержимо,
точно лунатик, и слишком поздно понял, что облик его, в отличие от стихов,
не был столь благороден. Уставший от восточных религий, которые не
приносили ему успокоения. Уставший от разлада в душе, где теснились семь
душ, постоянно враждуя друг с другом. Уставший от своей древней крови, от
времен Несауалькойотля, от литературной ярмарки, чей немолчный галдеж
слушал сквозь дрему, точно больной тигр. Уставший от никарагуанской нищеты.
Уставший беспредельно!"
И я, проходя мимо его кельи, говорю слова благодарности миндальному
дереву Вальдемосы, которое вдохновляло его своей нежной розоватой дымкой,
да и козам, этим белым крапинам на зеленом склоне: они радовали его глаза,
и ему вспоминались греческие скалы. И всей Вальдемосе, источающей
целительное масло для тех, кто слишком устал.

26 июля 1925 г.

Перевод Э.Брагинской