"Юкио Мисима. Маркиза де Сад (Пьеса в трех действиях)" - читать интересную книгу автора

БАРОНЕССА. Оба одинаково тяжелы. Зло, содеянное в душе, столь же
греховно, как содеянное наяву.
РЕНЕ. А каков, по-вашему, Альфонс? Понесший кару от людей за свои
поступки, лишенный возможности творить зло в жизни, он продолжает творить
его в своей душе.
БАРОНЕССА. Монастырский устав, дитя мое, изгоняет в равной степени
грехи и содеянные, и помысленные. Зло погибает там, лишенное корней. А
тюрьма - дело другое. Альфонс не может там совершать злодейство, но он
вцепился в корни греховности, уцелевшие в его сердце.
РЕНЕ. Нет, это не так! Альфонс, тот Альфонс, которого я знала прежде,
ушел от меня, скрылся в иной, неизвестный мне мир.
БАРОНЕССА. Ты имеешь в виду преисподнюю?
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Господи, ну сочинил он какие-то там дурацкие сказки,
так что с того? Когда-то и я придавала много значения подобной ерунде,
считала, что сочинительство зловредных книг хуже любого преступления, - то,
по крайней мере, раз совершено, да потом и забыто. Но сейчас я думаю иначе.
Книгу достаточно бросить в огонь, и от нее останется лишь кучка пепла.
Преступление - это то, что оставляет след. Книга же, если никто ее не
прочел, следа не оставляет.
РЕНЕ. Если никто ее не прочел? Но ведь я-то прочла.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Всего один человек, к тому же жена сочинителя.
РЕНЕ. Да, один человек, но зато - жена. Эта злосчастная Жюстина -
добрая, ранимая, печальная, нелюдимая, так не похожая на ветреную сестру
стыдливостью и целомудрием... Полудетское лицо, огромные задумчивые глаза,
белоснежная кожа, хрупкая фигура, тихий и грустный голос... Вам не кажется,
что Альфонс нарисовал мой портрет - какой я была в девичестве? И еще я
подумала: уж не для меня ли написал он историю женщины, которую добродетель
обрекла на несчастье и погибель? Помните, матушка, тринадцать лет назад, в
этой самой комнате, когда я затеяла с вами ту постыдную перебранку, я еще,
вслед за графиней де Сан-Фон, сказала: "Альфонс - это я".
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Еще бы мне не помнить, до сих пор так и слышу эти твои
слова: "Альфонс - это я".
РЕНЕ. Так вот - я ошибалась. Я сказала совсем не то, что следовало.
"Жюстина - это я", - вот что говорю я теперь. У
Альфонса в тюрьме было достаточно времени для раздумий. Он писал, писал
и в конце концов посадил меня в темницу своего романа. Меня, живущую на
воле, он всю без остатка запер в мрачный плен. Из-за Альфонса вся моя жизнь,
все мои бесчисленные страдания обернулись тщетой и тленом. Оказывается, я
жила, действовала, горевала, рыдала лишь ради того, чтобы попасть в некую
страшную сказку! О-о, лишь прочтя ее, я впервые поняла, чем занимался
Альфонс все эти годы в своей камере. Бастилию захватили и разрушили извне, а
он свою тюрьму взорвал изнутри, и без всякого пороха. Сила его воображения
разнесла каменные стены в прах. Можно сказать, что после этого он сам, по
доброй воле, предпочел оставаться в камере - он все равно был свободен. Мои
многолетние терзания, подготовка побега, королевский эдикт,
мздоимцы-тюремщики, прошения и петиции - все было впустую, все было ни к
чему. Этот человек, не удовлетворившись грехами плоти, которые неспособны
насытить душу, решил воздвигнуть некий нетленный Храм Порока. Не единичные
злодейства, а настоящий кодекс Зла; не деяния, а Догмат; не одна ночь
греховных наслаждений, а бесконечная Всенощная, переходящая в вечность; не