"Юкио Мисима. Маркиза де Сад (Пьеса в трех действиях)" - читать интересную книгу автора

Столько всего вынесли - неужели нам и поговорить не о чем? Всякое ведь было
- теперь и посмеяться не грех. Как тогда, помнишь? Ну, весной, когда ты
устроила Альфонсу побег? Мне как сказали - я просто дар речи потеряла.
РЕНЕ. Я в самом деле ненавидела вас, матушка, всей душой. Мне казалось
- никто, кроме меня, не спасет Альфонса.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Честно говоря, та история заставила меня взглянуть на
тебя по-новому. Я всегда думала, что ты тихая, беспомощная, а тут вдруг
поняла: нет, она - моя дочь! Это надо же все так рассчитать, подготовить!
Сколько решительности, мужества! Однако должна тебе заметить, Рене: зло
можно исправить лишь с помощью справедливости и закона. Так всегда говорил
твой отец, это повторю тебе и я. Видишь, как славно я все устроила. А ведь я
вела себя не так, как мамочка твоего Альфонса, - та все с Богом на устах, да
с молитвой, да в монастырь, подальше от греха, а сама хоть бы один
бриллиантик ради сына продала! Так и преставилась.
АННА. И тем не менее Альфонс был безутешен, когда она умерла.
РЕНЕ. Он оставил свое убежище, понесся в Париж, на похороны, там его и
схватили.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Точно так же он убивался, когда умер его отец. Такую
устроил истерику, что, помню, я и то расчувствовалась.
РЕНЕ. А обо мне он стал бы плакать?
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Ты же ему не мать... Хотя за эти годы, что он просидел
в тюрьме, ты, должно быть, стала для него вроде матери.
АННА. Уж я-то никогда не вела себя с ним как с сыночком.
РЕНЕ. Да и я превратилась в мать собственного мужа не по своей воле.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Девочки, девочки, что за тон, что за пренебрежение к
званию матери? Вы забываете, что я - тоже мать!.. Впрочем, вы можете
говорить все что угодно, но знайте: я никогда не прощу человека,
растоптавшего жизнь обеих моих дочерей, которых я растила с такой заботой и
любовью. Надеюсь, Рене, ты это понимаешь...
РЕНЕ. Он вовсе не растоптал мою жизнь.
АННА. А мою и подавно.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ (неприятно удивлена, но пытается это скрыть). Вот как?
Любопытно. Значит, не растоптал?
РЕНЕ. Осквернение, надругательство - это тот хворост, который разжигает
в Альфонсе костер желаний... Знаете, как морозным утром весело бежит лошадь,
разбивая копытами хрустальную корку льда? Так и Альфонс: когда под действием
ночной стужи скопившаяся на земле грязная вода превращается в
прозрачно-чистые льдинки, он давит их, вновь обращая в грязное крошево. О,
это целое церемониальное действо! Поначалу шлюха или нищенка предстает перед
Альфонсом кристально чистой, святой. И он самозабвенно хлещет ее кнутом -
все, лед раздавлен. Потом, правда, наступает пробуждение, и Альфонс пинком
выставляет своих подружек за дверь... Минуты испытанного блаженства
наполняют душу Альфонса несказанной нежностью - она копится в нем, как
нектар в пчеле. И всю эту нежность он изливает на меня, когда рано или
поздно возвращается домой, - ведь больше не на кого. Сладкий нектар
нежности, собранной им в поте лица, под палящими лучами жгучего летнего
солнца, весь достается мне - измученной ожиданием в темном и холодном улье.
Да, Альфонс - это пчела, приносящая блаженный нектар. А цветы, из которых
высасывает он свою кроваво-красную пыльцу, - для него они ничто. Сначала
Альфонс уподобляет их божеству, затем растаптывает, насыщается - только и