"Юкио Мисима. Маркиза де Сад (Пьеса в трех действиях)" - читать интересную книгу автора

Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Ох, я всегда делаю так, как хочешь ты. Это ты упросила
меня спасать твоего муженька. Потому-то я и пошла сегодня на такое
унижение... И все-таки, все-таки... Да, раз уж ты столь неожиданно приехала
ко мне, я скажу то, что думаю. Бог с ним, с королевским двором и с высокими
связями. Послушай меня, расстанься с Альфонсом.
РЕНЕ. Господь не дозволяет расторгать браки.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Расторгать необязательно, достаточно просто порвать с
Альфонсом все отношения. И очень хорошо, что Господь не одобряет разводов, -
ты можешь жить отдельно от своего супруга и при этом оставаться маркизой.
РЕНЕ (после паузы). Нет, матушка, я не расстанусь с Альфонсом - ни
перед Богом, ни перед людьми.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Но почему? Откуда такое упрямство? Что это -
оскорбленное самолюбие? Боязнь пересудов?.. Ну не любовь же, в самом деле!
РЕНЕ. Не знаю, можно ли это назвать любовью. Но уж самолюбие и боязнь
пересудов тут определенно ни при чем... Очень трудно объяснить так, чтобы вы
поняли. Как вам известно, матушка, теперь я знаю все. Я знаю, какие страсти
владеют Альфонсом, знаю, что он вытворяет, знаю, что говорят о нем люди. Я
провела в Лакосте немало бессонных ночей, вспоминая свою жизнь после
свадьбы. Я все теперь понимаю, матушка. Все. То, что прежде было рассеяно в
памяти, соткалось в некий единый узор, связалось в одну цепочку. В ожерелье
из ярко-алых камешков. Да, камешков красных, как кровь... Еще во время
нашего свадебного путешествия, где-то в Нормандии, Альфонс велел остановить
карету посреди луга, усыпанного лилиями. "Хочу напоить лилии допьяна", -
сказал он и стал вливать в раскрытые бутоны красное вино. А потом смотрел,
как багровые капли стекают между лепестками... Или еще. Мы впервые оказались
в Лакосте и гуляли вдвоем по двору замка. Альфонс остановился возле сарая,
где лежали вязанки дров, перетянутые веревками, и сказал: "Какое уродство!
Представляешь, вот была бы красота - белоснежные березовые стволы, стянутые
золотыми канатами!.." А один раз там же, в Лакосте, когда мы возвращались с
охоты, Альфонс прямо пальцами вырвал у убитого зайца сердце из груди.
"Взгляни, - засмеялся он, - вместилище любви у зайца той же формы, что у нас
с тобой..." Я тогда воспринимала все это как милые, эксцентричные причуды. И
лишь теперь бусины соединились в одну нить... В моей душе родилось
всепоглощающее чувство, неподвластное рассудку. Чувство говорило: "Раз уж
тебе удалось собрать в одно ожерелье рассыпанные в памяти бусины, береги
теперь эту драгоценность, храни ее как зеницу ока". А что, если когда-то,
давным-давно, так давно, что туда даже не проникают лучи памяти, я оборвала
нить своего ожерелья и оно рассыпалось? Вдруг теперь я сумела восстановить
его в первозданном виде?
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Ты имеешь в виду рок, фатум?
РЕНЕ. Нет, рок здесь ни при чем.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Но ведь эти самые алые бусы рассыпал Альфонс, а не ты.
РЕНЕ. Рассыпал и преподнес мне.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Все это гордыня и самообман. Ты себя просто губишь!
РЕНЕ. Я же говорила, матушка, вы не поймете. А я наконец постигла самую
суть, истину. И на этом знании зиждется моя добродетель. Можете ли вы
понять, что говорит вам жена Альфонса де Сада?
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Истина - это кнут и сладкие пилюльки. Срам и бесчестие
- вот в чем истина!
РЕНЕ. Голос житейской мудрости. Извечное пристрастие племени людей.