"Аб Мише. У черного моря (Полудокументальное повествование) " - читать интересную книгу автора

бинтам на голове.
Замечательное было время, замечательно запомнился Шимеку бульвар, где
они с дедом гуляли, вернее, не бульвар, а проспект, он после войны назывался
проспектом Сталина, потом проспектом Мира, потом Александровским, как и до
революции Александровским...
Ни маленький Шимек, ни многоопытный дед не заметили в ударе по голове
немецким изделием - намека. А до войны с Германией оставалось всего
ничего...

8. ЕВСЕКЦИЯ

Улица была до революции Новосельская, при советской власти Островидова,
сейчас опять Новосельская. Новосельский - когда-то богатейший одесский
промышленник, Андрей Островидов - певец и революционер, убитый в передрягах
гражданской войны. Сегодня забыт Островидов, не знают Новосельского - Бог с
ними, а вот что про Константина Михайловича Гродского не вспоминают -
обидно. Он жил здесь в доме номер 79, в квартире номер 4.
Б. Шнапек: "Он всю жизнь жил в одной квартире, без соседей, большой,
четыре комнаты или даже шесть. Столовая, кабинет, большая лаборатория. Он
был состоятельным человеком. В кабинете старинная добротная мебель,
картины... Никакой роскоши, но все со вкусом..."
Столовая доктора Гродского. Дубовый, незыблемый, как у деда Шимека,
стол, туго-крахмальная скатерть, расставленные равномерно чашки немецкого
или японского фарфора. За столом близкие друзья, коллеги, единомышленники.
Хозяйка Надежда Абрамовна изгибает лебедино руку с пузатым чайничком, он
уточкой клюет-наклоняется над нежной округлостью чашек, облитых мягким
светом из-под абажура с бахромой, струящей тепло и тишь. Темнеет ермолка на
лысине хозяина, поблескивают драгоценности на женских пальцах. Ванильная
нега торта "Наполеон", пахучий дымок из чашек, реющие намеки французской
косметики (несмотря ни на что, непременно французской, от портовой или
чекистской клиентуры) - ласковая смесь запахов и звуков: ложечка о блюдце
звякнет, смешок вспорхнет, кашель мягкий, возглас, вздох... Негромкая беседа
о людях и книгах, о больных и театре, беззлобные усмешки, искры острот,
политические выпады, подперченные осторожным ехидством... Вспоминалась с
едва прикрытой тоской дореволюционная Одесса: гимназии, выезды на дачу,
домашние спектакли, канторская музыка, лучшая в России, Пиня Минковский из
Бродской синагоги, певший по всему миру, в 1922-м он сбежал в Америку от
большевиков, и магазины изобильные, с угодливыми приказчиками - сказка на
фоне нынешних очередей и хамов за прилавками...
Уют квартиры и согласия, кругом света из-под абажура он отгорожен,
кажется, накрепко от советских бесчинств и грохота.
Не раз говорили у Гродского о еврейской жизни, ее свободе при царской
власти, погромной! - и удушении при власти советской, "свободной". Удушении
и самоудушении.
В годы революции еврейская Одесса всплеснула бурно. Сионисты и Бунд
(Еврейская социалистическая партия), составившие тогда большинство в
правлении еврейской общины, выпускали газеты и журналы на русском языке и
идиш. Книг на иврите в Одессе в 1917-1919 годов вышло в свет семьдесят
девять, много больше, чем во всей остальной России. В городе открылась и
школа с преподаванием на иврите. Действовали спортивное общество "Маккаби" и